«Послушай, сын, я говорю сейчас, когда ты спишь. Щека лежит на маленькой ручонке, светлые кудри прилипли к влажному лбу. Я тайком прокрался в твою комнату. Всего несколько минут назад, когда я сидел с газетой в библиотеке, меня охватила волна раскаяния. Я пришёл в твою спальню с повинной.
Я подумал о том, что был слишком строг к тебе. Я отругал тебя, когда ты собирался в школу, потому что ты едва ли коснулся лица полотенцем. Я отчитал тебя за то, что не чистишь ботинки, зло прикрикнул на тебя, когда ты бросил свои вещи на пол.
За завтраком я тоже нашёл, за что тебя поругать. Ты что-то пролил, глотал пищу большими кусками, клал локти на стол и намазывал слишком много масла на хлеб. А когда я спешил на свой поезд, а ты, уходя гулять, обернулся, помахал мне рукой и крикнул: „До свидания, папочка!“, я, нахмурившись, бросил в ответ: „Расправь плечи, не сутулься“.
Вечером повторилось тоже самое. Проходя мимо, я увидел, как ты, стоя на коленях, играешь в шарики. На чулках уже образовались дырки. Я унизил тебя при твоих друзьях, когда ты брёл впереди меня по направлению к дому. Чулки были дорогими, если бы ты сам платил за них, то был бы более аккуратным. Слушай, сын, что говорит тебе отец.
Помнишь, как попозже, когда я читал, сидя в библиотеке, ты робко вошёл и посмотрел на меня с какой-то болью в глазах. Я бросил на тебя взгляд поверх газеты, нетерпеливый и недовольный, что мне мешают. Ты нерешительно стоял в дверях. „Чего ты хочешь?“ — пробурчал я.
Ты, ничего не сказав, стремительно бросился ко мне, обвил руками мою шею и поцеловал. И твои ручонки сжались с любовью, которую Бог разжег в твоём сердце и которую не может притушить
даже пренебрежение. А потом ты ушёл, и я слышал, как ты поднимался по ступенькам.
И в этот момент, сынок, газета выпала у меня из рук и жуткий, парализующий страх охватил меня. Что же сделала со мной привычка? Привычка отчитывать,
выискивать ошибки, делать замечания. Это моя награда тебе за то,
что ты мальчишка. Это не потому,
что я не люблю тебя, а потому, что слишком многого жду от ребёнка. Я оцениваю тебя мерками своих лет.
А в тебе, в твоём характере так много хорошего, замечательного, искреннего. Твоё маленькое сердечко похоже на огромный диск солнца, встающего над дикими холмами. Я увидел это в твоём внезапном порыве, когда ты подбежал и поцеловал меня перед сном. И сегодня больше ничего не имеет значения, сынок. Я пришёл в темноте к твоей кровати и, пристыженный, встал на колени.
Это недостаточное искупление. Я знаю, что ты не понял бы все то, что я сейчас тебе говорю, в часы бодрствования. Но завтра я буду настоящим отцом. Я буду твоим закадычным другом, буду страдать, когда ты страдаешь, и смеяться, когда ты смеешься. Я прикушу язык, когда с него будут готовы сорваться нетерпеливые слова. И буду повторять как заклинание: „Это всего лишь мальчик, маленький мальчик!“
Боюсь, я представлял тебя взрослым мужчиной. Теперь, когда я смотрю на тебя, сынок, устало свернувшегося в своей кроватке, я вижу, что ты всё ещё ребёнок. Еще вчера мать носила тебя на руках, и твоя головка лежала у неё на плече. Я требовал слишком многого, слишком многого.»