так ведь бывает чаще всего, ты же в курсе,
вот он идет — и живой, ни черта не грустный,
и на затылке волосы также вьются,
словно совсем ничего не случилось, да.
в этой рубашке — ты помнишь, ее снимала?
спину ногтями царапала и сминала,
пепел на простыни падал, а вам все мало.
боже, как долго помнится ерунда.
но как же странно — ты все еще слышишь запах,
как после секса — не то, чтоб кричать и плакать,
просто молчать, утыкаться в него — от страха,
вдруг это все с вами было в последний раз —
и вот проходишь — ни взглядом, не поворотом,
если коснется — то вызовет боль и рвоту,
если посмотрит хотя бы — убьешь всех к черту,
есть теперь только ты — ни его, ни нас.
и в голове — просчитала все, зачеркнула,
дуло смотрящее в спину — отвернула,
выгнала, выслала, вырвала, обманула,
мать твою, не возвращайся, прошу, совсем.
а это тело — ни капли не забывает,
видит его — и стонет, и умирает,
ждет его нежности — разум твой предавая,
словно не видит тобой возведенных стен.
так ведь бывает — ты все для себя решила,
вставила в сердце не просто иголку — шило,
вышила строчками — я тебя разлюбила,
видишь, как просто ты умер, мой славный друг.
но учащается пульс, когда он — на связи,
хоть бы глоток — этой твари, скотины, мрази —
хоть бы комок это липкой, вонючей грязи —
этих его —
бесконечно любимых —
рук.