В её душе…

А в ее душе живут сказки. Такие добрые, яркие, с большими и сильными крыльями, которые едва помещаются в комнату, с красивыми переливчатыми перьями. Счастливые сказки о мандариновых праздниках, долгожданных куклах и железных дорогах, о хрупких стеклянных гномах, прячущихся в ароматных колючих ветках, и заколдованных замках с принцессами. О фиолетовых шишках на тонких нитках и больших разноцветных шарах, в которые можно смотреться, смеясь над своим отражением…

В ее душе живет детство. Безразмерное, громкое, быстрое. С велосипедами, синяками и ссадинами. Вкусно пахнущее ватрушками и вареньем, нагретой на солнце землей, соленым морем, ветром и защищенностью. Резиновыми сапогами, лужами, яблоками и спелыми пузатыми помидорами, грибами и мокрыми листьями. И чудесами…

В ее душе живет вечность. Та, что хранит под большими ладонями хрупкие связи с ушедшими и с теми, кого еще нет. Баюкает на ночь в добрых объятьях, обволакивает мечтами и уютными воспоминаниями, в которых столько тепла. И можно почти не бояться, что многое кончится. Ведь самое ценное, важное, навсегда останется в сердце, под воздушными облаками памяти. И если очень захочется, то можно отправиться в удивительное путешествие к самому центру своей бесконечности, стоит лишь поверить и закрыть глаза…

— Оля Майер

***

Ключи от счастья женского

Я была влюблена в него долго, до тех пор, пока не отдала ключи, а как отдала, всё — расправила крылья и полетела как птица…
А было это так…
Иду по нашей улице, уже вечереет, фонари зажигают, народу никого, пусто.
Как всегда на прогулку, надела своё любимое платье и зонт взяла, я всегда беру с собой зонт, за ним так удобно от случайных прохожих прятаться.
Догоняет меня ОН, как всегда, с тросточкой, молчит, смотрит в мою сторону, и шляпой лицо загораживает. Тоже, наверно, от случайных прохожих.
Только когда поравнялся, из кармана связку ключей к моим ногам раз и бросил. Прошёл чуть-чуть, оглянулся, глазами на ключи показал, чтобы взяла, и ушёл.
Я удивилась, но ключи подняла, не валяться же им на улице.

Где те двери, которые этими ключами открываются, я, конечно, хорошо знала.
И вот я уже ключи перебираю, этот от подъезда, этот от лифта, а этот — длинный такой, под старину, от квартиры.
Лифт почему-то старомодный, такой, в котором насквозь всё видно, двери громкие и снизу шнур болтается.
Ключом под старину открыла дверь в квартиру, тихо вошла и стою, смотрю, куда бы ключи положить, я ведь на минутку только и зашла.
В квартире — всё пусто, тихо и — двери. Только у входа, слева, большое зеркало в белой оправе с ангелочками.
Ни столика, ни полочки — ничего горизонтального, куда бы ключи положить, только пол, но не кидать же их куда попало.
Прихожая, как и раньше, была маленькая. Но теперь вместо одной двери — три.
— Евроремонт с перепланировкой, — подумала я, — и мне как-то стало не по себе: надо было идти куда-то дальше.
Открыла ту дверь, которая оказалась ближе. За ней — зал, пустая такая комната, белая, и вся в зеркалах.

Вернулась в прихожую, открыла ту дверь, что была справа. А там женщина какая-то, прямо как факир, тряпки откуда-то достаёт и вверх подкидывает, всю комнату затряпила. Ничего себе, молодая, с причёской, но без лица.
— Я, — говорит, — его жена. А Вы кто?
— Я, — говорю я, — Никто, я вот Вам ключи принесла, ОН потерял.
— А я вот сейчас милицию вызову. И за телефон хватается. — Вы, наверно, воровка или ещё хуже какая-нибудь журналюга проклятая.
Тут мне опять стало не по себе и говорю:
— Да не расстраивайтесь Вы так. Он мне сам ключи передал. Просил дождаться.
Ладно, — говорит, — тогда идите в соседней комнате дожидайтесь.
Хожу я по пустой, белой комнате, зеркала разглядываю. Уж очень у них рамы были хороши, узоры, листья, а на этом сверху, дама обнажённая и грудь у неё дышит. Особенно хорошо было одно зеркало, во всю стену.
Вскоре и он пришёл, но меня, конечно, не заметил, я сбоку стояла. Подошёл к зеркалу, которое во всю стену, и себя разглядывает, лицо таким приятным сделал, а в других зеркалах — отражения, и ОН уже не один, его много…
Тут вошла его жена.
Вот, — говорит, — тебя дожидается.
А ОН опять молчит, только глазами на дверь показывает. Сам вышел и я за ним.
Спустились мы с ним вниз по лестнице, Он — впереди, я — сзади. Идём рядом и закрываемся друг от друга — он шляпой, я — зонтом. Перешёл через улицу и прямиком в какой-то то ли трактир, то ли бар.
Показывает мне глазами на столик, что напротив двери, а сам идёт к стойке. Купил шампанское, два бокала несёт, улыбается уголком рта, только лица приятного, как перед зеркалом, не делает, лицо какое-то невыразительное.
Только он сел, а дверь входная, она у него за спиной была, сразу открылась. Тут уж я ему глазами на дверь показываю и под столом ключи отдаю.
Вот и всё. После того случая я расправила крылья и полетела как птица, а то, как в силках была… Но зонт, по-прежнему, всегда при мне, мало ли что, а при нём — шляпа да ещё, конечно, и трость…

— Нана Белл