* * *
Спи, любимая — утро не скоро.
Мне не спится от светлой тоски,
что уже отходил своё в горы,
отбродил у чистейшей реки.
Спи, родная. Ты Богом хранима-
для меня — дурака? болтуна?
А Евтерпа — летуча, незрима.
Ты обкрадена ею, жена.
Виноватый во всём - и прощённый,
в предрассветную вписанный тьму -
как юнец — удивленный, смущенный —
к изголовью приткнусь твоему.

* * *
Не суетись. Салюты отгремели.
Друзья ушли. Закончилось вино.
Заснули болтуны и менестрели.
Глянь — бархат чуткой тьмы во всё окно.
Всё прощено, забыто, отменилось,
и наступил особый час такой,
что вместе Божья и людская милость,
и счастье, и катарсис, и покой.
В большом дворе, где пусто и тревожно,
уже ненужность чувствуя свою,
мигает ёлка - как-то осторожно —
одным — одна у ночи на краю.

* * *
…стихи-дождинки — отстучали,
стихи-ромашки — отцвели.
Во имя света и печали —
продлись вращение Земли.
Поскольку «было» и «возможно»
легло на сердце и в ладонь.
Вступал в контакт неосторожно
с вселенной внутренний огонь.
Шутилось, плакалось, прощалось,
не подражалось, не лгалось.
И даже пены не осталось —
вздохнулось, ветром унеслось.