Утро выходного дня. Завтрак. Дети уже закончили завтракать и разбежались. Мы с женой пьём кофе.
Кошка, получив мисочку корма и молока, уже всё скушала. И теперь сидит с таким видом, что вроде не ела много дней, и сейчас с ней приключится голодный обморок. Смотрит на нас умоляющими глазками и даже шатается от голода.
Мне она, в этот момент напоминает Кису Воробьянинова из художественного фильма «Двенадцать стульев» Леонида Гайдая, в исполнении Сергея Филиппова: смотрю на неё и жду, что вот-вот она протянет лапку и скажет: «Месье, же не манж па сис жур. Гебен мир зи битте этвас копек ауф дем штюк брод. Подайте что-нибудь бывшему депутату Государственной думы.»
Жуть!
Но не у меня одного возникают подобные ощущения: жена встаёт из-за стола и достаёт из холодильника сардельку, чистит её, режет на маленькие кусочки и кладёт в кошкину мисочку.
Кошка, с видом величайшей скорби и страшного одолжения на мордочке неспешно подходит к мисочке, нюхает, обиженно смотрит на жену и отходит.
— Ой! Наверное сардельки испортились, — восклицает жена. Отрезает от другой сардельки, пробует. — Хм. Всё нормально. Попробуй, — это уже мне.
Я пробую — действительно всё хорошо.
— Значит Мурочка заболела, — вынесла вердикт супруга. — Посмотри, она ничего не кушает. У неё очень плохой вид.
— Она только что схомячила тарелку корма и миску молока, — резонно замечаю я. — Мурочке уже просто не влазит.
— Нет-нет, у Мурочки всегда такой хороший аппетит, и сардельки, это её любимое. Сейчас я ей котлетку дам.
Я пожимаю плечами.
История с котлеткой повторяется: опять походка умирающего бегемота, опять понюхала, опять презрительно-обиженный взгляд. Но с продолжением: окинув нас укоризненным взором, Мурочка с видом оскорбленного величия удаляется.
— Точно-заболела, — вздыхает жена. — Нужно к ветеринару ехать.
«Хорошо, что дети раньше закончили кушать и убежали, — подумал я. — Были бы сейчас: и слезы и причитания».
А вслух сказал:
— Погоди, к ветеринару. Может быть всё обойдется.
Дело в том, что я, эту хитрюгу хорошо изучил: она будет просить ещё и ещё, вымаливать прямо, но при этом не есть, ожидая, что ей ещё что-нибудь перепадет. А потом, когда все уйдут, кошка спокойно придет на кухню и культурно, так- неспеша будет кушать все что удалось выдурить.
Я увожу жену в другую комнату, жду несколько минут, а потом тихонечко веду её обратно.
Вуаля! Мурочка с аппетитом, достойным слона, употреблеяет всё то, что несколько минут назад её категорически не устраивало: причмокивая и урча от удовольствия, ничего не замечая вокруг.
Супруга, некоторое время, молча смотрела на «заболевшую кошечку», потом не выдержала и воскликнула:
— Ах ты ж, симулянтка!
Кошка, услышав этот возглас, и поняв, что разоблачена, попыталась устроить обморок. И даже сделала вид, что лишилась чувств, прямо у холодильника.
Увы. Номер не прошёл.
Жена взяла кошку на руки, и глядя ей в глаза, стала ей что-то выговаривать. Кошка только отворачивала мордочку и жмурилась.
Ей было стыдно. Очень. Наверное.
Кошки — они такие.