Бабушка шамкает беззубым ртом:
«С днём рождения. Вот носочки тебе связала. Весленькие, правда? Носи». Протягивает — один носок 38 размера в серо-бело-голубую полоску, второй носок 40 размера в серо-зелено-малиновую полоску.
Мы кивали, хихикали и закидывали носки в дальний угол как нечто уродливое, стыдно надеть, идиоты. При следующей встрече бабушка снимает очки, щурится и спрашивает, глядя тебе в глаза: «Носишь носки или выбросил?» А ты сдерживаешь улыбку, киваешь и отводишь глаза.
Её спрашивали:
— Бабушка, ты зачем разные носки вяжешь? Свяжи одинаковые!
— Весё---ленькие зато! — говорит протяжно, цокает по беззубым деснам и улыбается, продолжая вывязывать петли, не особо беспокоясь о симметрии и ровности строчек, не высчитывая количество петель, не нервничая по таким пустякам. Даже не верится, что всю жизнь бабушка в аптеке взвешивала, замешивала микстуры, эликсиры, капли, порошки, выверяла, просчитывала, и ни разу не сбилась — очень ответственная и трудная работа!
А сейчас она жила в своём мире, наполненном простыми радостями — чистая постель, цветущая герань на окне, старый фильм на канале «Культура», мешок с разноцветными клубочками для весёлых носков.
Это потом я поняла, когда попробовала связать носки. Чертыхалась и распускала, считала петли и нервничала, выверяла симметричность и размер, часто петли сами соскакивали — не понимаю как удерживать четыре спицы одновременно. В книгах описание такое, как будто я всю жизнь вязала спицами и понимаю всю терминологию. А уж как надоел серый цвет, пока месяц вывязывала одну пару! И вспоминала бабушку. Надо было рядом сидеть и учиться. У её носков пятка аккуратнее и носочек ровный, а цветные — чтобы глазу не надоело, а разного размера — чтобы не распускать результат своего труда когда увлеклась и просчиталась. Это я потом поняла.
«А я тебе ещё сумку связала, хорошую сумку, за продуктами будешь ходить, вот, держи!» — она поднимает сумку над головой, осматривает со всех сторон, убеждается что сумка крепкая, без дыр, ручки надёжные, протягивает сумку, связанную из молочных пакетов. И конечно мы хихикали и прятали сумку подальше от глаз, идиоты. Она долго мыла с мылом пакеты, тратила уйму воды. Она высушивала пакеты, раскладывала на подоконнике. Она разрезала пакеты на тонкие полоски и сматывала в клубок. А потом она вязала огромным крючком до мозолей на руках. И всё это очень медленно, кропотливо, потому что возраст уже — 75 и руки болят и ноги отказываются хорошо ходить.
На другой праздник она протягивала связанный круглый коврик, яркий. В ход шли любые толстые нитки и цветные тряпочки. Соседи и родня приносили бабушке всё, что не жалко. Поднимала над головой и при свете солнечных лучей осматривала своё творение, медленно приговаривала и улыбалась: «Смотри какой получился! Можно на стул постелить, можно на диван, красиво будет!»
А потом бабушка перестала вязать, силы закончились. А потом бабушка забыла даты рождения. Потом слегла и долго болела.
Меня попросили обрить её голову. Она была слабая, худая, сидела послушно и молча. У меня дрожали руки и губы. Прядка за прядкой падали на пол. Как младенца обрили, чтобы не мешали колтуны на затылке.
Когда бабушка умерла, я достала из углов её нелепые яркие носки — это же шедеврально, ни у кого нет таких носков! Вытащила сумку из пакетов и коврик. Она старалась подарить частичку тепла, как умела, как могла, давала своё внимание и только после смерти осознали как она любила, а мы, идиоты, не ценили.
Мы приходим в мир беспомощные, слабые, лысые, беззубые, такими часто и уходим. И кажется, что со мной будет не так. Но правда в том, что будет также. И я буду вязать какие-нибудь нелепости и дарить внукам, чтобы быть полезной и любимой.
Прямо сейчас обними свою бабушку. Или вспомни о ней.