«Вся была слишком. Чересчур». Несколько историй о Белле Ахмадулиной

«Отчаянная хулиганка», «хохотушка», «райская птица» — так вспоминали о ней близкие. 10 апреля исполнилось бы 85 лет поэтессе Белле Ахмадулиной. Мы собрали воспоминания о том, какой она была — в детстве, в политических взглядах, в быту и с мужчинами

«В детстве ребенок претерпевает столько всего»
«Моя первая яркая, отчетливая фраза и яркий, отчетливый цвет — сначала расцвели тюльпаны, и вдруг это угрюмое дитя, неприветливое, несимпатичное нисколько, вдруг увидело цветущие тюльпаны и сказало: „Я такого никогда не видала“, — рассказывала она. В ее воспоминаниях о детстве то и дело встречаются слова „горе“, „отчаянье“, „утешение“. Хотя, по ее собственным словам, „прямых несчастий“ поначалу не было. Может, и правда влияла атмосфера: Белла Ахмадулина родилась в 1937-м, и из Третьего Дома Советов, где жила ее семья, то и дело кого-то забирали. Ее отца — партийного работника — в какой-то момент выгнали с работы и из партии. И мать, майор КГБ, переводчица, „его как-то выволокла“. „Я ведь не знала, не знала до довольно взрослого времени, где она работает, — вспоминала Ахмадулина. — А она не знала, по-моему, что она делала. Ну, переводчица и переводчица“.

„В детстве ребенок претерпевает столько всего, а еще начало войны, боже мой“. Эвакуация в Казань, голод, „голодная дизентерия“. В какой-то момент о ней сказали: „Помрет ваша девчонка-то“. После этих слов она почувствовала „почти улетание, так легко, так беззаботно“. Но выжила.

Школа ее так „ужаснула“, что после первого дня она не ходила туда три года, „и ничего поделать со мной нельзя было“. Позже учительница показывала ее какой-то комиссии как „самого-самого тяжелого, самого неодаренного ребенка“.

А в 1945-м воевавший учитель рисования предложил ученикам нарисовать День Победы.

И вот я карандашами, у меня была коробка карандашей и лист бумаги, и я всеми карандашами, которые у меня были, совершенно бесформенно, но все-все-все-всеразноцветность, которую только можно вообразить, я нарисовала. […] Он обошел всех, всех похвалил, а ко мне подошел, и вдруг страшно растрогался, и поставил мне огромную пять с плюсом. И я была так поражена, то есть, значит, это совпадало с тем, что он имел в виду. Из книги Бориса Мессерера „Промельк Беллы: романтическая хроника“
Позже она расскажет, что с этой пятерки „начался некоторый вообще перелом“ в ее жизни.

„Кто, кроме Беллы, способен переиграть караул?“
Уже будучи известной, она как-то запустила туфлей в человека, принявшегося восхвалять Сталина: „Сняла с ноги — и бросила ему прямо в морду“. А в школе организовала одноклассников, чтобы заступиться за несправедливо уволенную учительницу. Закончилось это, конечно, неудачей — по ее воспоминаниям, в какой-то инстанции детям сказали: „Пошли отсюда вон, и чтобы ноги вашей здесь не было“.

На журфак МГУ ее не взяли, потому что она сказала на экзамене, что никогда не читала газету „Правда“. А из Литературного института исключили за то, что не захотела осуждать Бориса Пастернака. Но нужен был благовидный предлог — поэтому формально выгнали за несданный экзамен по марксизму-ленинизму.

Я, естественно, не поспевала по этому предмету. У нас была преподавательница по диамату (диалектический материализм — прим. ТАСС), а у нее был диабет, и я однажды перепутала диамат и диабет.
Из книги Бориса Мессерера „Промельк Беллы: романтическая хроника“
На пересдаче она дерзила. Ее спросили, что Мао Цзэдун сказал про рабочее движение. Она ответила: „Что рабочее движение есть прогрессивное, ведущее учение для всех“. А на реплику экзаменатора „Ну, что-то вы знаете“ честно сказала: „Вы думаете, я это читала? Я сейчас это придумала“. В аудитории, конечно, висели портреты Маркса и Ленина, и она добавила: „Если бы я занималась хотя бы неделю вашей наукой, мой портрет бы висел между этими двумя“. В Литературном институте ее позже все-таки восстановят.

Годы спустя она поддержит Андрея Сахарова — и попадет в опалу. Как рассказывал Владимир Войнович, в таких случаях начинались „разные мелкие провокации“. Однажды она собиралась в Иваново, и ее схватили на перроне и привели в отделение милиции, сказав, что она пьяна. „Ну и что? Я же не собираюсь вести этот паровоз!“ — ответила она. Войнович также вспоминал, что лично отговорил Ахмадулину ехать к Сахарову в Горький, „напугав, что ее снимут с поезда на каком-то затерянном ночном полустанке“.

Тем не менее сам слышал байку, будто в шикарной шляпе, с букетом цветов она появилась на лестничной площадке перед квартирой Андрея Дмитриевича, и милиционеры на посту, узнав Ахмадулину, смягчились, позволили войти. Этого и близко не было. Красивая легенда, однако ее почему-то не сочинили ни про кого другого… Действительно, кто, кроме Беллы, способен переиграть караул?
Владимир Войнович
Из книги Марины Завады и Юрия Куликова „Белла: встречи вослед“
Самого Войновича она тоже поддержала, когда его исключали из Союза писателей. Приезжала к нему почти каждый день — и они часами говорили на кухне.

Белла Ахмадулина продолжит высказываться о политике и в 90-е, и в нулевые — о войне в Чечне, например. Потому что „поэт в России — больше, чем поэт“.

„Залезла туда рукой и прочистила“
„На даче засорился унитаз, все в панике. А мама попереживала, но пошла, залезла туда рукой и прочистила“, — рассказывала ее дочь Елизавета. Белла Ахмадулина всем виделась неземным существом — и поддерживала этот образ. Не умела обращаться с техникой, не вникала в инструкции. „Раз я видел ее заграничный паспорт — мочалка, мятая тряпочка“, — рассказывал артист балета, хореограф Азарий Плисецкий. При этом, по рассказам поэта Тамары Жирмунской, она раньше всех их ровесниц „стала страстно крутить баранку автомобиля, любила рискованную езду, ничего не боялась“.

С другой подругой, писательницей Шуламит Шалит, Ахмадулина в июле 1957 года уехала собирать урожай в Хакасию и там стала правой рукой главного повара. Ходила за молоком — по 4 км туда и обратно, возвращаясь с полными бидонами и с какой-нибудь собакой. Собак она любила всю жизнь.

Трудно стало готовить к осени, когда вода к утру в огромном чане покрывалась льдом. К чану была прислонена лестница. Белла взбиралась по ней то ли с молотом, то ли с ледорубом и начинала колоть лед. Как-то его складывали в ведра, растапливали на плите…

„Слышу нечто, что меньше, чем звук“
А вот вещи она часто дарила или теряла. Сергею Параджанову при первой же встрече отдала массивный золотой крест. А однажды к ней приехали поклонники — „он вроде итальянец, а она — русского или чешского происхождения“. Подарили кольцо с сапфирами — его она потом кому-то также отдала — и старинные золотые часы, которые она потеряла в такси в тот же вечер.

Самую, наверное, странную историю о подарках рассказала Людмила Петрушевская, которая Ахмадулину, по ее словам, не любила и боялась.

Мне рассказывали знакомые драматурги, что она […] один раз встала на колени перед шахтером, немолодым мужичком, а он начал ее поднимать чуть ли не со слезами и бормотал: „Девочка, я недостоин, встань“. Вот этого я и опасалась, что она шарахнется передо мной на колени как перед беднейшим слоем угнетенного простого народа
Людмила Петрушевская
От первого лица. Разговоры о прошлом и теперешнем
По рассказу писательницы, они были вместе в Доме творчества, и после разговора Ахмадулина почему-то решила подарить ей свою ночную рубашку. „Она меня настигла и стала всовывать мне в руки рубашку, а я уже открыла дверь и рванула наружу“.

Может быть, что-то подобное имела в виду Марина Влади, когда сказала: „Белла вся была слишком. Чересчур“.

„Мужики по ней сохли“
В той же Хакасии Ахмадулина „подчиняла своей воле совершенно разных людей, доставала все эти крупы, уговорить могла любого мужика дать руль, сделать что-то“.

Она, между прочим, была чрезвычайно кокетлива. У Беллы редкая красота. Мужики по ней сохли. Белка на этот счет не заблуждалась. Сознавала свою силу. О-хо-хо, еще как!
Марина Влади
Из книги Марины Завады и Юрия Куликова „Белла: встречи вослед“
Хотя Влади ее критиковала — за то, что сильно красилась, и за то, что однажды в Париже зачем-то стала блондинкой. Ахмадулина была сутулой и совсем непластичной. Как-то Азарий Плисецкий, танцуя с ней на вечеринке, даже сказал: „Что ты, Белл, двигаешься с трудом?“ Она рассердилась. Но на сцене это куда-то исчезало — наоборот, сразу появлялась какая-то особая грация.

В Литературном институте в нее был влюблен руководитель семинара. Однажды при всех спросил: „Скажите, прекрасная Белла Ахатовна, а вы какие панталоны носите, с кружевами или без?“ Она ответила: „А вы не делайте вид, что вы этого не знаете“.

У нее было четыре брака. Первый — с поэтом Евгением Евтушенко, который после расставания посвятил ей стихотворение „Со мною вот что происходит…“. Второй — с писателем Юрием Нагибиным. По свидетельству дочки, она писала в дневнике: „Все во мне сориентировано на одну страсть, на одну привычку натыкаться повсюду на единственно теплое, спасительное тепло, жадно окружать себя им, — все сводится к Юре“. В этом браке было много страсти и упреков. А в дневнике он называл ее Геллой.

Сегодня ходил разводиться с Геллой. Она все‑таки очень литературный человек, до мозга костей литературный. Я чувствовал, как она готовит стихотворение из нашей встречи расставания. […] Основа нашего с ней чудовищного неравенства заключалась в том, что я был для нее предметом литературы, она же была моей кровью
Юрий Нагибин"Дневник»
Разводясь с Нагибиным, она взяла приемную дочь — а несколько лет спустя родила от третьего мужа, режиссера Эльдара Кулиева. Он был младше ее на 14 лет. «Думаю, он по-своему страдал от того, что живет в тени Ахмадулиной. Это она добывала средства, готовила за Эльдара какие-то курсовые», — рассказывала ее дочь.

Последний и самый долгий ее брак был с художником Борисом Мессерером. «Создавалось впечатление, что она просто родилась замужем за ним», — говорила ее дочь.

Он продлился 36 лет — до самой ее смерти.

«И правильно. И нечего»
«С Беллой ощущение чуда возникло еще до встречи с ней. В 1955 году я прочел стихотворение Ахмадулиной, напечатанное в „Октябре“. От рифмы десятиклассницы „березень“ — „бережен“ я обомлел», — вспоминал Евгений Евтушенко.

«Душный, потный зал, забитый отдыхающими, чуть не выдавил меня обратно. Но вышла Белла — и все исчезло», — рассказывала о ее концерте Людмила Петрушевская. Она говорила, что стихи были «не ее», но «счастье того вечера» помнилось долго.

«Особая поэтесса, которую все слушают», — это слова Марины Влади. О «гипнотическом даре» Ахмадулиной ходили легенды. «Декламируя, становилась божественно артистичной: это движение головы, вскинутый подбородок, руки», — вспоминал Азарий Плисецкий.

Может быть, этот гипноз и заставляет нас так любить ее стихи, даже когда их читает кто-то другой.

Она писала их только на листах бумаги А4 — «это было непременное требование к жизни». На ее письменном столе никогда не было завалов. А когда ей не присудили Нобелевскую премию, она сказала: «И правильно. И нечего».

Бэлла Волкова

Источники: Борис Мессерер «Промельк Беллы: романтическая хроника»; Марина Завада, Юрий Куликов «Белла. Встречи вослед» (сборник интервью); Людмила Петрушевская «От первого лица. Разговоры о прошлом и теперешнем»; Юрий Нагибин «Дневник» и другие открытые источники.