Мы расстались с нашими коммунарами в момент, когда, благодаря Шурочке, в собачьем коллективе Заводья произошло пополнение. С тех пор прошло три недели. Однако нынешнее лето решило не останавливаться на сюрпризах. Впрочем, давайте по порядку…
Новые будки, на совесть сколоченные мужиками, стояли во дворах Мартынихи, Митрича и Семена Сергеевича. О последнем стоит сказать отдельно.
Бывший заведующий библиотекой жил вдовцом. За любовь к мушкетерским романам Семен Сергеевич носил прозвище «Дюма», и очень этим гордился. Был он человеком рассудительным, основательным и немножечко занудным.
В свои семьдесят два выглядел молодцом, носил брюки со стрелками и только светлые рубашки. Дом свой содержал в чистоте и порядке, но вот огородом практически не занимался.
Единственная дочь Дюма, Маша, давно перебралась в город, окончила педагогический институт и, проработав года три в начальных классах, перешла воспитателем в детдом. Лет через десять она стала директором детдома.
Неделю назад дочь позвонила отцу и поделилась возникшей у нее идеей. Сегодня дед Семен ждал ее приезда, чтобы обсудить идею со всеми коммунарами.
В ожидании дочери Семен Сергеевич вышел из дома и присел на лавочку возле калитки. Постепенно к нему подтянулись и ближние соседи. Первым был Митрич.
— Дочу ждешь?
— Да.
— Понятно. А я тебе знашь че скажу? Нравится мне ее идея, вот только сдюжим ли, давно ить я этим делом не занимался, — почесав подбородок, Митрич тоже присел на лавочку.
— Да мы тут причем, на первых ролях наши женщины будут, а мы, как слуги при дворянах, принеси, подай.
На горизонте показалась Мартыниха. Слегка переваливаясь, она шустро двигалась к мужикам. Широкая туника и короткие обтягивающие лосины мало скрывали ее дородное тело.
Это ведь раньше старушки ходили в длинных юбках, несуразных кофтах и платках, сегодня таких мало где встретишь. Вот и у Мартынихи на голове красовалась красная бейсболка, лихо задвинутая козырьком назад.
— Глянь, какая мадама к нам бежит. Телеса трясутся, рубаха развевается, а голова, как маков цвет горит, — весело молвил Митрич.
— Ты б поосторожней с характеристиками, а то ведь у Клавдии Петровны рука тяжелая, и половник большой имеется. Звезданет, небо в Париже увидишь, — ответил на его иронию Дюма.
— Че расселись? Машка когда приезжает? Митрич, мне бы еще красочки желтой немного, — не переводя духа от быстрой ходьбы, высказалась Мартыниха.
— Клавдия, вот скажи ты мне, кто тебя надоумил будку ромашками разрисовать? И потом, что Вилюй на это скажет. У него ведь хоромы скромныя, серыя, обшарпанныя, — растягивая окончания, подначил Клаву Митрич.
— А чего меня надоумливать, я сама с мозгами. Моей Ромашечке нужен красивый дом. А я и Вилюю красоту наведу, еще не решила, чего ему изобразить, — гордо выставив одну ногу вперед и немного задрав подбородок, ответила ему женщина.
Для Семена художественные изыски соседки стали новостью, поэтому на его лице нетрудно было заметить выражение крайнего удивления и интереса. Шарики в его голове завертелись, картинки нарисовались, и неожиданно для соседей, он вдруг сказал:
— Тогда мне нужна белая и голубая краска.
Митрич подпрыгнул на лавке, развернулся лицом к Семену и спросил:
— Зачем?
— Нарисую на будке Атоса плащ мушкетеров.
— Вот так, значит, да? Лааадно, раз пошла такая пьянка, будет у меня Сом, а на будке дно морское нарисую, вот, — закинув ногу на ногу и облокотившись на забор, утвердительно кивнув головой, закончил свою мысль Митрич.
Теперь на него в четыре глаза уставились Дюма и Мартыниха.
Тем временем к теплой компании будущих хозяев щенят Найдены присоединились Лешка Сглаз, Светлана Николаевна и Валентин Сергеевич. От своего дома ковылял Валерьяныч, а в дальнем конце улицы показалась Шурочка. Не хватало только Шумихи, Мохнатого и Педагога.
Окружив сидящих на лавке, сельчане поздоровались, и Лешка Сглаз спросил:
— Чей-то вы замерли как сфинксы?
— Они мою мысль переваривают, — ответил Митрич.
— Ценная мысль? — вновь спросил Лешка.
— Ууу, художественно выразительная, — закатив глаза, молвил Митрич.
С другого конца села показалась легковая машина. Все обернулись.
— Никак Маша едет, — предположила Светлана Николаевна.
Семен Сергеевич очнулся и громко произнес:
— Так, ну-ка расступились, дайте дочу встретить, — поднявшись с лавки, он решительно раздвинул руками Лешку и уже стоявшего рядом с ним Валерьяныча.
Машина остановилась. Из нее вышли Маша и ее муж Анатолий. Они дружно поздоровались с коммунарами, обнялись с Семеном Сергеевичем. Пока они здоровкались, подоспели Шумиха, Мохнатый и Педагог.
— Хорошо, что вы уже собрались, — сказала Маша, — Толя, разгружай багажник. Клавдия Петровна, Федор Никитич, Иван Валерьянович, Анна Васильевна, тут ваши гостинцы вам передали.
Названные подошли поближе к багажнику. Анатолий выудил пакеты с их именами, записанными на бумажках, и передал гостинцы старикам. Оставшиеся пакеты он понес в дом тестя.
— Машенька, мы решили тут разговаривать. Лето жаркое, в доме душновато всем будет, вон, под яблоню пойдем, там и побеседуем, — предложила Светлана Николаевна.
Яблоня у Дюма знатная вымахала. Раскидистая, высокая, штрифель с нее по осени ведрами собирали.
— Толяяя, захвати там стулья да табуретки, — крикнула Маша мужу, уже выходившему на крыльцо.
Сидячие места отдали женщинам и Валерянычу. Он со своими больными ногами недолго бы простоял.
Маша одернула футболку, встала перед сельчанами и засмущалась. Это в городе она солидная женщина в деловом костюме и со стильной прической. Сейчас перед стариками стояла их Машунька, в тонких спортивных брюках, белой футболке и с коротким «хвостиком».
— Вот ведь, вроде начальница, а перед вами робею.
Между коммунарами прошелестел легкий смех.
— Да ты не тушуйся, Машуха, говори как есть, авось не съедим, — подбодрил ее в своей манере Лешка Сглаз.
— И то правда, чего застеснялась-то. Мы ж тебя вот такейной помним, — опустив руку ниже табуретки, зычно выдала Шумиха.
— Кхм. Я папе вкратце рассказала о том, чего хочу. Вот, приехала подробности поведать. Два месяца назад в наш детдом поступило трое ребятишек, все погодки, два брата и сестра девяти, десяти и одиннадцати лет. Говорят, их родители решили сразу «отстреляться», народили деток одного за одним. Жили хорошо, весело. Детки ухоженные, умненькие. Только вот беда к ним нагрянула, — Маша замолчала, а в глазах у нее застыли слезинки, постояли немного, и покатились по щекам крупными каплями.
Мартыниха резко подхватилась с табуретки, подскочила к женщине, обняла:
— Маш, да ты чего, ты это, не надо так, давай, рассказывай, — приговаривала она, поглаживая дочку Семена по спине.
— У них собака была, ощениться должна была, да что-то пошло не так. Родители повезли ее к ветеринару, детей дома оставили. У них дом, кстати, недалеко от Заводья, в Павловке… В общем, ливень в тот день был, машину занесло, погибли все… Вру, не все, одного щенка мамка, видно от удара, родить успела, или сам выскочил, а может судьба такая, выжить ему…
Маша говорила медленно, как-будто вспоминая подробности. На самом деле рассказ о детях давался ей трудно, видно было, что она не на шутку переживала за них.
— Кутенок этот, несмотря на трагическую ситуацию, под счастливой звездой родился. Сначала его водитель, остановившийся на аварию, пожалел, в ветеринарку отвез, денег оставил, попросил выходить.
Потом медсестра домой взяла и на лапки поставила. А у ребят родня только дальняя, да и та не захотела на себя такое бремя брать. Определили их к нам. Два месяца прошло, а они никак от шока не отойдут, держатся вместе, ни с кем из детей не контактируют, все исполняют на автомате.
Им кто-то про щенка рассказал, видимо, нянечки наши трепались, а кто-то из детей подслушал. Не знаю… Они за воспитательницей ходить стали, просить, чтобы им разрешили щенка в детдом взять. Ко мне в кабинет все трое пришли, то же самое попросили. А куда мне его брать, у нас ведь даже живого уголка не положено. Один аквариум и стоит.
Маша снова замолчала.
Перед ней сидели люди, которые знают, что такое остаться одному. Пережившие многие катаклизмы, ощутившие на себе горечь потерь, но сохранившие веру в лучшее. Им не требовалось долгих пояснений.