Всё моё детство на кухне у бабушки исправно и неусыпно стояли два мрачных ангела-хранителя семейного здоровья и благополучия: кряжистое и колючее растение алоэ и его злой брат-близнец чайный гриб.

Растение алоэ, в силу недюжинных своих размеров щедро ютилось в небольшой коричневой кастрюльке, ибо простые цветочные горшки были ему категорически малы, а инопланетный осклизлый монстр имел свою персональную трёхлитровую банку, в коей весьма вольготно и плавал, лениво выпуская безобразные свои щупальца, заманивая в липкие сети свои случайного путника.
Алоэ было колючим и очень увлекательно отламывалось, навлекая за это на голову отламывающего страшнейшие проклятия, гриб же пугал своей тошнотворной податливостью, когда я, улучив момент, вопреки строжайшим запретам тыкал в него пальцем, познавая окружающий мир.

Алоэ было сродни Древу Жизни и его ничего не брало.
Регулярно бабушка, почитав журнал «Здоровье» или посмотрев аналогичного названия передачу с тётей Юлей Белянчиковой по ТВ, остригала его колючие листья, перемалывала их в мясорубке и делала какое-то жутко горькое и вонючее ведьмино варево, с добавлением мёда и крови невинно убиенных младенцев, которое должно было помогать от всего и сразу, при условии регулярного приёма по определённой схеме. И регулярно же алоэ обрастало, делаясь ещё раскидистей и колючей, чем было, как бы компенсируя полученный урон и молчаливо давая всем понять, что ему это только на пользу и даже не надейтесь, сволочи.

Гриб напротив — был страшной неженкой, но винить его за это нельзя, так как он вынужденно пребывал в чужеродной, инопланетной и враждебной среде.
Бабушка чем-то его там «подкармливала», но иногда в системе возникал сбой и гуманоид погибал.
Некоторое время баланс сил добра и зла был нарушен и смещён, но довольно таки скоро равновесие восстанавливалось, и бабушка заселяла в банку нового пришельца.
Где она их брала — я не знаю. Возможно в журнале «Здоровье», вполне допускаю это. Там порой и не такое бывало.

Сам я, кстати, тоже весьма уважал журнал «Здоровье» и часто листал мощнейшую подшивку этих журналов (слово то какое — подшивка!
Школьникам не дано даже представить сие) игнорируя скучные рассказы про полиомиелит и туберкулёз, но налегая на красочные карикатуры, в которых присутствовали весёлые скелеты с косами, резвые черти, водящие хороводы вокруг алкоголиков и прочие монстры, символизирующие различные хвори и недуги (этот гештальт теперь регулярно проступает в рисунках моих и всё никак не закроется, собака).

Ещё на страже жизни и в помощь самой лучшей советской медицине у бабушки имелись мумиё, прополис и женьшень.
Первых двух я в глаза не видел, и лишь слышал, что их по страшнейшему блату где-то достали, какая-то Галина Сергеевна принесла кусочек или что-то вроде того, и уж теперь-то, теперь семья в полной, хотя и относительной безопасности, а вот женьшень я видел.
Это была какая-то блёклая, вопреки пылким ожиданиям, деревяшка (так мне показалось) в банке с водой (на самом деле нет, там была водка) которую дядя Толя привёз с Севера и было много каких-то непонятных мне и тогда, да и сейчас шуточек и перемигиваний среди взрослых, напиравших на это непривычное слово, и всяких непонятных мне намёков, что теперь то уж точно — ух заживём!
Стоит отметить, что ни первого, ни второго, ни третьего — я так и не отведал, хотя в раннем отрочестве и был несколько хиловат да болезнен.
Грибом тоже не причащался, а вот жуткое пойло из мёда и алоэ пару раз пригубил, за что и питаю к своей бабушке теперь смешанные чувства: в основном нежные, но с некой такой червоточиной, ибо память о том, что этот человек угощал меня ЭТИМ — эта память навсегда.

И мне так казалось, что подобный набор был у всех, поскольку в стране с самым образованным населением и самой лучшей медициной иначе и быть не могло.
В каждом доме был инопланетянин в банке и колючий куст.
И три демона — женьшень, прополис и мумиё. Это был некий цемент, скреплявший кусочки бытия воедино и не дававший Хаосу взять верх.

И великий целитель Алан Чумак потом закрепил эту мою догадку, смачно цокая с экрана и заряжая кремы да банки с водопроводной водицей, и мосье Анатоль Кашпировский, и прочие, и прочие, и имя им Легион.
А алоэ, как и бабушка — до сих пор, кстати, целы.
Гриба нет, мумиё с прополисом чёрт знает куда сгинули.
Женьшень, как сейчас помню, дед случайно разбил, вызвав бурю столетия в исполнении чопорной супруги своей, а вот алоэ — до сих пор живёт в своей коричневой кастрюле.
Высохшее, уродливое, но живое.

И мне кажется, когда его не станет, не станет и всех вас, мои дорогие.
Я думаю, да нет, я убеждён, что всё это — лишь сон старого цветка на старомодной кухне. И когда он умрёт, он проснётся над вечерним августовским пляжем, и густое золото солнца будет лениво скользить по тёмно-зелёным волнам и одуряющий запах перебродившего моря закружит голову.
А проснётесь ли вместе с ним вы, я не знаю. Да это уже и не важно.