Григорий прав: экзамен — впереди. Петля не вход. Иди к высокой битве,
Оставив просто полочку в груди, где места нет ни ножику, ни бритве.
Без яркости теперь не умереть? В истории оставить след чертовский?
«Какая смерть!» — воскликнула Несмерть. И вот уже он вечен, Маяковский
(Чего не пожелаешь и врагу) Но вот в рагу упала капля яда…
А кто тебя толкал «смогёшь/смогу»!? А кто тебе нашёптывал — «не надо…»?
Кто говорил — «удачнее врасплох! Отдай им не поэта! Человека!»
За этим бормотанием эпох не разобрать — Есенин ли… Сенека.
Цветаева? Сведи остаток лет в одно начало неизвестной прозы:
«Смерть поправляет бархатный берет. Бессмертие в саду сажает розы»
Такие обе чуткие… Кремень — какие две извечных капризули!
Но вот уже и шея и ремень знакомятся, и Ромка там Файзуллин
Застрял. А Жизнь продолжится для тех. Для всех других не вызывая слова,
Набором ослепительных утех и чем-нибудь ещё по кругу снова
И Гаршина полёт в пролёт стихов. Обычно так. Устало. Выносимо.
Толстой и Гоголь…
И цветок багров и ал на чреве Юкио Мисима
Статистка — плохая мать. Межа. И голосов чужая перебранка.
Акунин прав, писавший про пожар. Прочь из живых, когда горит изнанка,
Под тихий скрип качнувшейся скамьи? Дыши уже случившимся иначе:
Бессмертие и Смерть, в кругу семьи, перебирают звездочки и плачут.