Больше, чем программы с участием Малышевой, меня пугает вся вот эта поющая и говорящая плюшевая срань, которая по-научному называется «музыкальная мягкая игрушка».
Несколько лет назад в каждом доме, и мне кажется, даже в самой захламленной пещере старого матёрого сисадмина, обязательно нашлось бы хотя бы одно плюшевое исчадие ада, которое или поёт, или орёт «Ай лав ю!»
В последнее время, судя по инфернальным инсталляциям в палисадниках, люди активно стали избавляться от мягких игрушек, нехитрым путём «забывания» десяти мешков со всей этой плюшевой трихомудией возле своего подъезда, на радость бабушкам-консьержкам.
Я от своих двадцати мешков избавилась ещё лет десять тому назад, когда ко мне однажды ночью пришла Сатанинская Крыса, а я каким-то исусьим чудом не хапнула инфаркт. Я вам рассказывала про Сатанинскую крысу? Нет? А, щас расскажу.
Когда там у нас был последний год Крысы? В 2008-м? Ну и вот, перед тем Новым годом, уж не помню кто, задарил моему десятилетнему сыну здоровенную плюшевую крысу с мешком за спиной, в котором лежали конфеты. Мало того, что ростом та крыса была сантиметров 70, так она до кучи ещё была музыкальной и на металлическом каркасе, поэтому она пела какую-то песенку и танцевала.
Танцевала эта крыса ещё хуже, чем Бузова. Не знаю, кто был её хореографом, но, судя по стилистике этого порочного фламенко, танцевать крысу учил мой бывший муж. А Вовасий у нас тот ещё танцор диско. Крыса вихляла одновременно и руками, и ногами, и головой и жопой, и пела какую-то очень длинную песню, которая заканчивалась словами: «Танцуют все!» — после чего ещё целую минуту в ней играла музыка, а крыса билась то ли в корчах, то ли в верхнем брейке, то ли в приступе эпилепсии.
Короче говоря, конфеты сын съел, а крысу поставил к себе на письменный стол, где она благополучно простояла ещё год, с полностью севшими батарейками, а однажды ночью по какой-то причине грохнулась со стола прям на спящую возле него собаку. Я так логически предполагаю, что Марк трепал и таскал эту крысу по всей квартире, пока она ему не надоела, и он не бросил её возле открытой двери в мою комнату. Видимо, от этих трепаний с тасканиями, давно севшие в крысе батарейки вдруг решили издать последний выдох господина ПэЖэ, и эта изжёваная и безглазая плюшевая мразь, дёргаясь как зомби, в которого стреляют из дробовика, и страшно завывая, направилась прямиком к моей кровати.
Проснувшись от этого леденящего душу воя, я с полминуты наблюдала, как в свете луны ко мне приближается сатанинская чупакабра, и чувствовала как стремительно седею.
А когда эта потусторонняя тварь подошла к моей кровати вплотную, и сказала голосом Джигурды «ВСЁЁЁЁЁЁ!» — я ещё и стремительно пописала в трусы.
Но до сих пор считаю, что это я прям легко отделалась ещё: случись со мной подобное сейчас — я бы умерла, даже не успев никуда пописать.
Вот после той страшной ночи я собрала по всему дому все мягкие игрушки: и поющие, и молчащие — и выкинула их на*уй.
К слову, я хотя бы до тридцати лет дожила без психической травмы, нанесённой мне музыкальными игрушками, а вот моя младшая сестра поседела ещё лет в восемь, и с тех пор любые мягкие игрушки вызывают у неё приступ паники. А всё потому, что однажды наш папа подарил ей, опять же, на Новый год, плюшевую обезьяну. Обезьяна ничего не пела, не говорила, и не танцевала, а только прикольно кряхтела, когда её шлёпали по башке. И вот она тоже где-то с год просидела на Машаниной кровати, и в жбан получала регулярно, потому что Машаня шлёпала её по башке каждый день, в знак приветствия. Обезьяну она назвала Эмми, поэтому каждое утро, проснувшись, первым делом она била по башке обезьяну, и ласково говорила ей: «Привет, Эмми!»
Но однажды, как обычно, дав своей плюшевой макаке по голове, со словами «Привет, Эмми!» — Машаня вдруг услышала, как из обезьяниного нутра раздался страшный скрипучий голос: «Привет. Меня зовут Чича».
Макака всё же оказалась сука музыкальной и говорящей. Только бракованной. В ней походу какие-то контакты отходили, а от Машаниных пи*дюлей пришли обратно.
Но Машане повезло — она натуральная платиновая блондинка, поэтому с восьми лет седая ходит, а никто и не замечает до сих пор.
Как всегда, это у меня было километровое предисловие к тому, что сейчас я гуляла с собакой по тёмному скверу, где и так-то я постоянно напарываюсь то на подкустового онаниста, то на маньяка, то на валяющихся где попало алкашей — и вдруг наступила на что-то мягкое. «Тьфу, опять говно!» — только и успела подумать я, потому что говно вдруг мне басом пригрозило: «Убью!» — и страшно захохотало.
Я аж на жопу села под берёзкой, и за сердце схватилась. А заодно решила перед смертью посмотреть на говорящее говно, и посветила на него телефоном.
Говно оказалось плюшевым то ли мишкой, то ли собакой, с красным сердечком в лапах: стопудово при жизни эта плюшевая ебанина говорила «Я тебя люблю!»
Господа депутаты, вы же постоянно принимаете какие-то совершенно идиотские законы: одним больше, одним меньше — какая вам разница? Пожалуйста, запретите законодательно продажу говорящих плюшевых игрушек, потому что от них и детям и старухам вреда больше, чем от закрытых пикселями сигарет в кинофильмах, и от запикивания матерных слов там же.
Челом седым бью.
Печать, подпись.