Он и сам любил приврать и любил людей, которые могут это сделать. Врал он много, но не с какой-то прагматичной целью, а, скорее, рассматривая это в качестве творческого порыва.
Горький всегда был слезливым человеком и любил плакать на публике. Он плакал при одном только упоминании Льва Толстого, плакал, рассказывая что-то публике, плакал даже над собственными книгами. Но, когда ему сообщили о смерти его сына, он отреагировал на это совершенно безучастно: «Это уже не тема». И продолжил диспут о бессмертии, от которого его оторвали неприятным известием.
Какой из Горьких был настоящим: плачущий, потому что ему «птичку жалко», как студенту из советской комедии, или тот, который совершенно равнодушно взирает на смерть собственного сына? Вероятно, ни тот ни другой. В богемной среде всегда ценили взрывы эмоций и чувственность напоказ. Вот Горький и лил слёзы по самому незначительному поводу. Но сталинский СССР был уже совсем другой эпохой. Тогда ценилась особая суровость и стальной характер. Вот Горький при свидетелях и разыграл высшую степень брутальности, не обратив внимания на смерть сына. Дескать, что такое гибель ребёнка в сравнении с важнейшим диспутом о бессмертии?
Жизнь Горького превратилась в легенду ещё при его жизни. К этому приложил руку и сам Горький, и его многочисленные почитатели, и советская пропаганда, окончательно закрепившая канон. Даже смерть Горького овеяна легендами. В перестроечное время стала популярной версия, что Горького убил Сталин. Но зачем? Горький и без того был старым и больным человеком, Сталину он совершенно не мешал, только помогал.
Горький прожил необычную жизнь. Начав писать в 20 с небольшим лет, он мгновенно превратился в живого классика и обрёл такую прижизненную славу, какой не имел ни один русский писатель. Вся его жизнь соткана из противоречий: он призывал к бунту ради бунта и презирал мещанство, но сам вёл абсолютно буржуазный образ жизни, он плакал над книгами, но проявлял удивительную чёрствость к своим близким.
И друзья, и недруги Горького пытались разгадать феномен писателя и его славы. Писатель Сургучёв на полном серьёзе верил, что Горький присягнул дьяволу в обмен на славу земную. Бунин считал его мистификатором и графоманом, хотя и талантливым. Горький всю жизнь «подрумянивал» и «припудривал» свои образы, путая друзей и недругов и скрывая от них и от самого себя свой подлинный характер. Горький был загадкой и для самого себя. И неслучайно накануне своего неудавшегося самоубийства будущий писатель оставил записку, в которой полушутя-полусерьёзно написал: «Останки мои прошу взрезать и рассмотреть, какой чёрт сидел во мне».
Гонорары, которые он теперь получал в эмиграции, были несоизмеримо ниже дореволюционных. На фоне большей части русской эмиграции он жил весьма неплохо, снимая виллу в Италии и не бедствуя, но былой роскоши уже не было. За эти несколько лет Горький перешёл от отрицания революции, к которой так долго призывал, до полного принятия новой системы.