Блещут витрины,
мчатся машины…
Женщины…
Школьники…
Дети…
Народ.
И вдруг
ядовитой струей матерщины
Кто-то
площадь,
рыча, обдает.
Парень шагает по площади бодро.
Вот он уставил
прямо на вас
Полные злобы
помойные ведра
Все ненавидящих,
мутных глаз.
С рылом кувшинным,
с душою мышиной,
Тешит себя он
густой матерщиной.
Эта грохочущая
матерщина —
Скромных познаний его
вершина.
Ругань!..
Вошла ему в кровь и плоть она.
Мыслей нет,
голова пуста,
Только вонючая эта блевотина
Хлещет и хлещет
из крана-рта.
Не околело,
живет до сих пор
Слово
тяжелое,
как топор,
Сердце и нервы
грызущее слово,
Слово — наследье
гнилого
былого,
Слово,
грязнящее души и труд,
Слово,
которым в лицо нам плюют!
Как же убить,
как забыть это слово,
То, что на всякую подлость готово,
Липкий осколок
предательств и склок,
Низкое,
Склизкое
Слово-плевок?
С рылом кувшинным,
с душою мышиной
Парень шагает —
дурак дураком,
Но овладел он зато матерщиной,
Как не владел
Паганини смычком!..
Мозг угнетая,
тираня и муча,
Лавой
клоачною
клокоча,
Застит нам свет,
как зловещая туча,
Эта
словесная саранча!..
Как с саранчой
и бороться с ней надо.
Химики!
Где вы?
За дело!
Беда!
Химики!
Нет ли смертельного яда,
Чтобы покончить с ней
раз навсегда?