Осенью 1965 года Евгения Евтушенко призывают на трехмесячные военные сборы в Закавказский военный округ.
…Сослан. Да еще на Кавказ. Как Лермонтов! как Бестужев-Марлинский и Полежаев! — ну, что может быть питательнее для славы опального поэта?
Тем более что служить его определяют тотчас же в окружную газету «Ленинское знамя» — и начинается жизнь развеселая: поэтические вечера, раздача автографов, поездка на Пушкинский перевал — туда, где Пушкин, знаете ли, встретил арбу с телом убитого Грибоедова, кутежи в домах самых знаменитых тбилисских поэтов и художников.
Да что говорить, если, как вспоминал впоследствии сам Евгений Александрович, «однажды в редакцию позвонили из штаба Закавказского военного округа: «Командующий округом генерал армии Стученко интересуется, не может ли рядовой Евтушенко прийти к нему сегодня вечером на день рождения?»
…А по Москве меж тем ползут тревожные слухи. О неволе и тягостной доле, о солдатской лямке и чуть ли не о шпицрутенах и гауптвахтах.
Так что студент Ветеринарной академии Ю. Титков и типографский рабочий А. Шорников, подбив два десятка таких же любителей поэзии, решают провести на Пушкинской площади в столице митинг в защиту гонимого «великого поэта».
Успели напечатать 418 листовок (это сколько же нужно было закладок для стандартной пишущей машинки!), успели подготовить речи да расписать на ватманских листах плакаты типа «Еще будут баррикады, а пока что эшафот», «Россию Пушкина, Россию Герцена не втопчут в грязь», «Проклятья черной прессе и цензуре!».
И… были, разумеется, повязаны за пару дней до назначенного на 16 января митинга, на который это самое Общество Защиты Передовой Русской Литературы (ОЗПРЛ) намеревалось созвать всех неравнодушных.
Евтушенко об этой грустной истории, поди, и не знал ничего. Для него военные сборы кончились поэмой «Пушкинский перевал», где сказано вполне игриво:
В Париже пишут, будто на Кавказ
я сослан в наказание, как Пушкин.
Я только улыбаюсь: «Эх, трепушки, —
желаю вам, чтоб так сослали вас!»
А для Ю. Титкова, для А. Шорникова, для их товарищей… Бог весть, что с ними произошло. Даже и следы их исчезли во времени и пространстве.
В общем…
Умри, мой стих, умри, как рядовой, как безымянные на штурмах мерли наши.