Ой, чистое окно! За окном — воля.
Дом — не дом, а сказка, и чего тут только нет!
Даже добрый дух есть. Зовут — Коля.
А хоть бы и Дима звали, не о нем сюжет.
Сюжет о том, как — молодой, непослушный —
Парит вверху над домом кораблик воздушный.
Не то инопланетный, не то обман зренья —
Не дал объяснения пока никто.
Но средь застолья или в трезвой памяти,
Поодиночке, либо всем народом враз —
Бывало, выглянем, а он, красавец, там летит, —
И значит как бы все в порядке, с Новым годом вас!
Он порхает в вышине как бабочка,
И тридцать первого числа, и первого.
А траектория его загадочна —
Не то парабола, не то гипербола…
Краткий год подобен дню, день под стать блику.
Спросят: чем вы жили? И не вымолвишь в ответ,
Что мол, пили водку… ели клубнику…
А хоть бы и смородину, не о ней сюжет.
Сюжет о том, как — самой себе в радость —
Летела моя молодость, моя младость.
Махал крылом кораблик с небес и был светел…
Никто и не заметил, как он исчез.
А вместе с ним ушел сюжет из повести,
И строчки вьются вкривь, как традесканция.
А пишу я их, к примеру, в поезде,
И следующая станция — Франция…
Вы мне скажете, что это, мол, лирика,
И что кораблик тот в кино все видели.
А все же мне бы на него, хоть изредка,
Поглядеть бы наяву, хоть издали.
Постучать бы в то окно, посвистать дико,
Вместо «гутен морген» кукарекнуть как петух:
Холодна ли водка? Сладка ль клубника?
Все ли добрый дух сильней недобрых двух?..
Не жду ответа, не ищу возврата.
Она затем и молодость, что крылата!
Чего не понял в двадцать, вдруг — поймешь в сорок.
Уж тут никто не зорок. Всяк близорук.
И потому-то я сижу теперь в поезде,
А незабвенный мотылек — кораблик мой —
По параболе несется Бог весть где.
И конца и края нет параболе той.
На честном слове или так, на отзвуке,
На первой буковке от слова честного,
Но летит он, кувыркаясь в воздухе,
По параболе Лобачевского…
Всяк был молодой. Да не всяк — старый.
Одного застолье влекло, другого — храм.
Кто бренчал монетой, а кто — гитарой:
Там-тарам-тарам-там-тарай…
там-тарам-тарам-тарам…