Под вой пурги тихонечко бредет,
Согнувши спину, древняя старушка,
А ветер злой с неё одежду рвёт,
Из-под платочка треплет завитушки.

Проходят люди, кутаясь в меха
И от неё, стыдясь, отводят взоры
Чисты как будто… Нет на них греха…
Матрона плачет, двигаясь к собору.

Ей там знакомо всё: ворота, двор,
Отец святой, иконы с образами
И бесконечно длинный коридор,
Тарелка супа с горьким слезами.

Похоронила сына уж давно,
Невестка к ней совсем ноги не кажет,
Внук за границей, он актёр кино,
Свою судьбу с бабулей он не свяжет.

Она же, выйдя с церкви, у ворот
МолИт народ с протянутой рукою…
А у людей полно своих забот,
Брезгливо смотрят, мол, оставь в покое!

А рядом пёс, лохматый и худой,
Смотрел в глаза старушки с нежной грустью,
С такой же одинокою душой,
И, раненным людьми, собачьим чувством.

И в зубы взяв замерзший черствый хлеб,
Поднёс к её ногам слегка хромая,
И тут же лёг, чтоб стало ей теплей…
Тот знает, кто стоял хоть раз у края…

Кто был хоть раз чужой среди своих,
И изгнан был своей роднёй из дома,
Где всё делилось вроде на двоих,
Печаль и радость в дни лучей и грома.

За что же так с родными мы порой?
И кровь, и сердце — всё одно и тоже,
За что ж ты нас прощаешь, Боже мой,
И милуешь таких, скажи мне, Боже???

Под вой пурги, теперь уже вдвоём,
Средь суеты, людей и мирозданья,
Они тихонько шли в старушкин дом,
И Бог давал им силы и дыханье.