— Только ты даешь мне все, что я хочу. Никто до тебя не сумел разбудить моего зверя.
— А ты — зверь?
— В каждом из нас спит чудовище.
— Во мне не спит, — рассмеялась Жанна. — Я и есть оно! Ты моя добыча, и я ни с кем не хочу делиться.

Почему он так волнуется, когда видит ее? Почему готов угождать ей, исполнять каждое ее желание? Почему он счастлив, как последний дурак? Чуть не плачет от радости? Ему кажется, что он искал ее целую вечность… и что он как будто виноват перед ней, и теперь пришло время искупления…
Он с беспощадной ясностью понял, что до нее никогда не смотрел ни на одну женщину глазами любви…

Есть люди, уверенные, что «основной инстинкт» можно обуздать запретительным уставом, видом одежды или некими клятвами. Стоит-де произнести определенные слова, спрятаться под грубой рясой или оранжевым балахоном, выстричь прядь волос или вовсе обрить голову, и женщина перестанет быть женщиной, а мужчина — мужчиной. Будто их сердца обратятся в камень, а тело откажется от своего естества.
Есть люди, уверенные, что скудная пища, постоянный труд и крайняя нужда способны избавить плоть от страстных вожделений, а ум — от эротических фантазий. В какой-то мере это так и есть. Но с другой стороны… жесткие ограничения могут вызвать обратный эффект.
Когда же строгие блюстители аскезы становятся свидетелями сего обратного эффекта, они бывают потрясены. Их негодование безмерно, как будто произошло гнуснейшее из преступлений, низвергнута и растоптана мораль, совершен зловредный обман.
Возможно ли в принципе усмирить «основной инстинкт»?..