Отойди от окна, если я покажусь на дороге.
Мимо тёмных столбов не пройти мне неузнанным тьмой:
Этот вечный конвой мёртвых сосен, высокий и строгий,
Неизменно стоит и стоит у меня за спиной.
Спрячешь в ворот шинели и вдох, и отрывистый выдох
/Ледяная зима на Руси неизменна вовек/.
Даже если июль, то в лесах, вороньём не обжитых,
Он лежит. Этот белый, безумный, безжалостный снег.
Отойди от окна. Пусть никто не узнает, где спрятан
Драгоценный алтарь моей дикой, холодной души.
Всё идут и идут вслед за мной кочевые сарматы
И беспечные скифы из древней и дальней глуши…
Вот и всё мое войско на подступах к белой столице…
От неё отвернешься на миг — на часах тридцать семь…
И одни остаются усердно и страстно молиться,
А другие идут под расстрельные песни в Эдем.
Их всё больше и больше. Вот-вот — и прорвётся плотина
У небесных морей, и, как водится, будет потоп;
А потом — золотая, с серебряной дымкой, равнина,
На которую кто-нибудь точно однажды придёт.
Пусть он будет и зрячим, и вещим, как полдень и полночь…
Диким скифом, сарматом на чёрном горячем коне.
Пусть вдыхает полыни степную, пьянящую горечь
И смеётся при новой, взрезающей небо Луне.
Это — старая правда о жгучих, рассыпанных звёздах…
Что померкнет пред нею? Померкнет решительно всё.
Вот небесное море —
Смотри, пока есть ещё воздух…
В лодке маленький мальчик сарматское точит копьё.
Ледяная зима на Руси…