А вот если убрать привычки.
И светские разговоры об искусстве, положении в стране и в мире.
И вообще огромные массы слов, словосочетаний, предложений.
И весь этот мёртвый этикет со всеми приветами, смайликами, какделами.
Всю изысканность, неповторимость, человечность.
И безмерную пошлость за грудой масок святых, героев, бунтарей, рыцарей, уже не помещающихся на лице.
И это желание учить, советовать, направлять.
И смыть всю ложь, всю фальшь, всё, что без любви.
И сжечь весь ненужный старый хлам пустых отношений.
Взорвать к чертям изнутри весь этот пыльный Музей чувств, афоризмов, холода.
Господи…
А останется хоть что-нибудь, кроме редких слёз, боли, памяти о близких и крупиц совести, не позволяющих опуститься ещё ниже, нежности к самым любимым людям… таким немногим
Кроме старой мозаики детских воспоминаний… фотографий из детства, пары адресов, номеров, имён.
В детстве я помню себя васильково-ромашковым полем. Огромным, чистым, залитым дождями и солнцем, обдуваемым всеми ветрами.
С капельками-откровениями росы и следами любимых людей, ведущих к самым заветным местам.
Теперь я большая заасфальтированная площадка с огромным количеством замысловатых построек.
Площадка, на которой иногда идут сомнительные спектакли и представления.
Площадка, сквозь которую, иногда, пробиваются живые ростки.
А истинно любят нас лишь те немногие, кто видит не все эти чудо-города и балаганы, а живое поле.
Вытоптанное, выжженное, дышащее под завалами нашего мусора.
Ибо Зорко одно лишь сердце…
И пусть это видит только один человек!
Страшно не от того, что один…
Один — это очень много…
Один — это целое поле…