ГОВОРЯТ, В МОСКВЕ ПОШЕЛ СНЕГ
Такой же как и в юности — когда охотились за пирожками ливерными.
Пирожочниц знали по именам. А они — кто на что горазд! Одних война озлобила. Безмужичье. Пальцы, стертые в кровь при стирке на доске. Еще — запах хозмыла в коммуналке, рано улетевшее девичество.
Эти торговки только при одном виде тебя, дрожащего, в жалком пальтеце, в ушанке солдатской без звезды, гнали прочь с отборною бранью. Из-за 45 копеек.
Но другие, часто бездетные женщины, жалели пацанов, угощали просто так.
Это было наше спасение от бурчания в животе.
От ватного языка из-за папирос или махорки.
От собачьего нюха — потому что не есть, а жрать, жрать хотелось всегда!
Дух от пирожков на морозе — это нечто! Только завернул за угол — сразу духмян, аж ноздри сводит. Новослободская, Таганка, Парк Культуры, на рынках, у любого метро.
Из чего их пекли? А черт-те знает!
У нас во дворе у Нескучного, и на Шаболовке, пирожки ливерные звали орскими, старогородскими, да один хрен.
Но мы не жертвы голода и не только охотники за пирожками орскими.
Мы звезды послевоенные, ярче нас и не бывает. Понятно вам? Вот мы кто!
Потому что светят лишь те, кто честен. У кого правда в душе. Хотя бы правда о себе.
Кто еще на родительские дни за оградки голубые заглядывает, трАву подрать, водочки плеснуть в стакашок, своих вспомнить.
Ну, посмейтесь над нами, что же вы…
Мы — последние люди этой земли, той еще России, своей Москвы, своего Ленинграда, — и хоть в глазах скорби через край, больше в них все же интереса и удивления.
До сих пор так верим, и надеемся, и стоим перед тележками ливерными.
Вы ищете, кого снимать в кино?
Да вот они мы.