Из воспоминаний современников: «Корней Иванович был не только „добрым дедушкой Корнеем“, как его часто представляют по сказкам. Он мог быть вспыльчивым, внезапным, язвительным, саркастичным, страстным и порывистым, мог кричать и топать ногами».

«Я готов бить кулаками тех мамаш, которые, слюняво улыбаясь, сообщают мне, что их Тамарочка знает наизусть мою „Путаницу“. „А вы, — спрашиваю я, — знаете ли вы наизусть мою книгу об Уолте Уитмене?“ — „О чём?“ — „Об Уолте Уитмене“. — „А вы разве для взрослых тоже пишете?“ — Сволочи!»

«…я тайно ревную свои взрослые книги к детским, — писал он. — Я уверен, что моя книга о Горьком лучше «Мойдодыра». Но этому никто не верит.

И это грустно. Я за жизнь свою не встречала ни одного человека, кто бы упомянул его книги для «взрослых». А ведь сказки он начал писать уже состоявшимся как переводчик, критик и историк литературы.

1930 год. Разгар борьбы со сказками Корнея Чуковского. Каждая советская газета возмущается его творчеством.

«Я думаю, «Крокодил» ребятам нашим давать не надо, не потому, что это сказка, а потому, что это буржуазная муть». Надежда Крупская

«Нельзя допустить, чтобы под видом сказки в детский журнал досужие сочинители тащили явный бред. С подобным бредом под видом сказки выступает в детском журнале «Мурзилка» писатель Корней Чуковский… Нелепые и вздорные происшествия следуют одно за другим… Дурная проза чередуется с дурными стихами… Натурализм, примитивизм. В «сказке» нет фантазии, а есть одни только выкрутасы. Чернильница у писателя большая, а редакция журнала «Мурзилка» неразборчива». Сергей Крушинский (литературный критик).

«Я пишу эти строки, чтобы показать, как беззащитна у нас детская книга и в каком унижении находится у нас детский писатель, если имеет несчастье быть сказочником. Его трактуют как фальшивомонетчика и в каждой его сказке выискивают тайный политический смысл» (статьи Корнея Чуковского «В защиту «Крокодила»).

В результате травли Чуковский перестал сочинять сказки. Более того, его вынудили публично отречься от своих сказок. «Я писал плохие сказки. Я признаю, что мои сказки не годятся для строительства социалистического строя. Я понял, что всякий, кто уклоняется сейчас от участия в коллективной работе по созданию нового быта, есть или преступник, или труп. Поэтому теперь я не могу писать ни о каких «крокодилах», мне хочется разрабатывать новые темы, волнующие новых читателей. В числе книг, которые я наметил для своей «пятилетки», первое место занимает теперь «Веселая колхозия».

Однако «Колхозия» так и не появилась. Через тридцать лет Чуковский запишет в дневнике: после своей подлости я чувствовал себя неспособным писать что-либо для детей. После этого он, действительно, создал только две сказки. «Одолеем Бармалея» и «Бибигон». А самые знаменитые — «Крокодил», «Тараканище», «Муха-Цокотуха», «Мойдодыр» — он написал для собственных маленьких детей.

«Высокое искусство» — книга о художественном переводе. Книга, которую можно назвать хрестоматией критики перевода. Книга, в которой мастерски показаны «культяпки человеческой речи» у ремесленников-переводчиков. Впрочем, сегодня в России можно наблюдать триумф «талантливой серости», может быть, даже «гениальной серости».

Думаю, что она интересна не только переводчикам, но и всем тем, кому небезразлична чистота и прелесть русского языка.

Корней Чуковский — блестящий переводчик. Герберт Уэллс, Уолт Уитмен, Рудольф Эрих Распе, Готфрид Август Бюргер, О. Генри, Г. К. Честертон, Оскар Уайльд, Артур Конан Дойл, Эрнест Сетон-Томпсон. И это далеко не полный перечень авторов, которых он переводил.

Трудно встретить человека нашего поколения, кто в детстве не читал Редьярда Киплинга «Кошка, гулявшая сама по себе», Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна», «Приключения Тома Сойера», Редьярда Киплинга «Рикки-Тикки-Тави», Даниэля Дефо «Жизнь и удивительные приключения морехода Робинзон Крузо», Марка Твена «Принц и нищий», Роберта Льюиса Стивенсон «Остров сокровищ».

По правде сказать, лично у меня не складывался тогда паззл: Чуковский-сказочник и Чуковский-переводчик.

Корней Чуковский своего рода «остров», у которого своя суверенная территория в искусстве и, как правило, непонятная или обойденная всеобщим вниманием.