Есть ценностей незыблемая скала
Над скучными ошибками веков.
Неправильно наложена опала
На автора возвышенных стихов.

Что делать вам в театре полуслова
И полумаск, герои и цари?
И для меня явленье Озерова —
Последний луч трагической зари.

Осип Мандельштам, 1914

В русской литературе есть такие старинные полузабытые имена, о которых вспоминают лишь по круглым датам, почитая скорее легенду о писателе, чем самого писателя. Так мы недавно отдали юбилейную дань Ивану Андреевичу Крылову. Но вот его ровеснику и доброму приятелю Владиславу Александровичу Озерову не помогла даже круглая (250 лет!) дата.

В Петербурге, где в начале ХIХ века в трагедиях Озерова блистали великие Екатерина Семенова и Алексей Яковлев, где император после спектакля вручал драматургу драгоценный перстень, а театральная публика носила его на руках, — там о нем забыли.

В Тверской губернии, где в усадьбе Борки родился и умер Владислав Озеров, о выдающемся земляке помнят, но никаких средств на юбилей нет. Мало того: озеровская родовая усадьба нуждается в срочной реставрации, а надгробие Озерова на сельском кладбище разрушается.

11 октября исполняется 250 лет со дня рождения Владислава Озерова
Борис Диодоров

В советское время в Борках был богатый колхоз «Путь Ильича» и в усадьбе Озерова председатель колхоза открыл картинную галерею. Одним из тех художников, кто помогал тогда создавать уникальную деревенскую галерею, был великий художник Борис Диодоров. Именно от него я узнал о 250-летии Озерова. Борис Аркадьевич рассказал мне, как уже несколько недель всем напоминает о юбилее первого русского драматурга — от властей Зубцовского района, где находятся Борки, до телеканала «Культура».

«Я прошу: люди, вспомните Озерова! — с горечью рассказывает мне 85-летний художник. — Но у всех какие-то отговорки. Вот хочу позвонить Никите Михалкову — ведь в тех местах жили его предки…»
Неподалеку от озеровских Борков — село Погорелое Городище, где Борис Диодоров открыл музей… Пушкина. На создание музея «Дорога к Пушкину» мастер отдал свою премию, полученную в прошлом году из рук президента за выдающийся вклад в развитие отечественного и мирового искусства иллюстрации.

Предполагается, что в Погорелом Городище Пушкин побывал в 1826 году, разыскивая жалованную грамоту царя Михаила Федоровича. После этого поэт написал Н. Раевскому: «Мой предок был всем, чем угодно, даже поджигателем, как это доказывается грамотой, которую я нашел в Погорелом Городище…»

Возможно, Пушкин заезжал и в Борки на могилу Владислава Озерова, который умер в 1816 году, за четыре года до этого лишившись рассудка. Озеров неизлечимо заболел осенью 1812 года, узнав о сдаче Москвы французам.

Такая впечатлительность, такая хрупкость души кажется нам сейчас странной, но именно ей мы обязаны стремительным взлетом русской словесности в годы царствования Александра I. За какие-то десять лет русская муза и русское слово проделали тот путь, на который у европейских литераторов ушли столетия.

Полный душевного здоровья Пушкин явился, быть может, еще и потому, что русской словесности без остатка отдали себя такие душевно тонкие и хрупкие поэты как Владислав Озеров и Константин Батюшков.
Кстати, они очень симпатизировали друг другу. Батюшков называл Озерова «нашим Эвридипом», Орфеем, «печальным соловьем», «любимцем Мельпомены», посвящал ему стихи и скорбел о болезни Владислава Александровича, не ведая еще, что та же хворь сразит и его. «Русская Мельпомена, — писал Батюшков, — оплакивает еще своего любимца, столь ужасно отторженного от Парнаса, от всего человечества! Есть люди, которые завидуют дарованию! Великое дарование и великое страдание — почти одно и то же…»

Озеров и Батюшков воспитали в публике ту восприимчивость, без которой и Пушкин не был бы услышан. Вот как один из современников вспоминает о генеральной репетиции в 1808 году пьесы Озерова «Дмитрий Донской»: «Действие, производимое трагедиею на душу, невообразимо. Стоя у кулисы, я плакал, как ребенок, да и не я один: мне показалось, что и сам Яковлев в некоторых местах своей роли как будто захлебывался и глотал слезы…»

Фрагменты из трагедии Озерова «Эдип в Афинах» ставили во всех театрах России, даже в усадебных. В 1827 году в домашнем театре у Олениных в Приютино Антигону играла Анна Оленина, в которую тогда был влюблен Пушкин. Оленина не приняла его предложение руки и сердца, и Пушкин стал как-то холоден к Озерову, считая его бесконечно устаревшим. С этим категорически не соглашался Вяземский. Петр Андреевич до конца своих дней знал наизусть многие монологи из трагедий Озерова, а особенно часто твердил вот эти строки:

И тени в облаках печальны и безмолвны,
С вечерней тишиной, при уклоненьи дня
По холмам странствуют, искав вотще меня.
Я удалился вас, и оных мест священных,
За волны шумные, в страну иноплеменных,
Куда меня влекла могущая любовь.
Но вы не сетуйте: она и вашу кровь
В весенний возраст дней, как огнь, воспламеняла;
Улыбка красоты и вас равно пленяла.
Вы были счастливы; но я!..

Дмитрий Шеваров "