Вручи замок от прошлого Сезарии
и в реку брось ненужные ключи.
Пусть в сумрачных глубинах подсознания
томятся санитары и врачи —
без права на побег или амнистию.
Мы сами оккупируем трамвай
и выйдем из воды сухими,
чистыми,
из дурки улепётывая в рай.
Под летний рэп звоночков и колёсиков,
купив заблаговременно пломбир,
испачкаем ладони, пальцы, носики
и с песнями покатим в новый мир…
Два зайца-безбилетника,
две парии —
вдруг, как по мановению руки,
окажемся в загадочной «Швейцарии»
на склоне изогнувшейся Оки…
Считай,
нижегородское чистилище,
где грех побега станет невесом,
и если ты небес не ощутил ещё —
то чёртовым спасайся колесом…
Чем выше,
тем ядрёней градус святости,
тем жарче и смелей твоя рука.
Когда глядишь на мир с такого ракурса,
страхуй
и обнимай меня слегка…
Хоть птиц не испугать аттракционами —
ну разве что ценою на билет.
Поройся в кошелёчке заколдованном,
где каждая бумажка — раритет.
Дань памяти истёршемуся прошлому,
доставшийся от деда сувенир —
пропахший табаком и старой кожею.
Откроешь —
там Саровский Серафим —
Иконка,
что тайком вложила бабушка
с молитвой на листочке «Отче наш…»
Они теперь плывут куда-то рядышком —
на палубе больших небесных барж.
Два старика —
два юных, светлых ангела,
что силятся узнать твоё лицо,
невольно перепутав с дебаркадером
скрипящее устало колесо…
И мы парим в заоблачной иллюзии,
забыв какой на свете день и год…
А синь дрожит проливом Лаперузовым,
где в дымке детства тает пароход.
Там дед гуляет шкиперской походочкой…
Но кончилась эпоха кораблей…
А нам с тобой теперь остались лодочки —
в реестре каруселей и качель…
И пусть!
Нас не смущает эта разница
и статус облюбованных плавсредств.
Ведь ветер точно так же треплет платьице,
как если бы мы вышли в дальний рейс.
И юбочка коротенькая белая
при каждом взлёте палубы наверх
являет взгляду ножки загорелые,
фантазию ввергая в новый грех…
Как в самый лютый шторм сосет под ложечкой…
И я кричу, безудержно смеясь:
— Послушай, бро… ты счастлив хоть немножечко?
Но ветер прерывает чудо-связь —
морзянкой рассыпая многоточия,
теряет главных слов живую ртуть.
Не важно…
Я спрошу ещё настойчивей —
десятки раз:
— Ты счастлив хоть чуть-чуть?
Ведомая одной великой надобой
потребую у ветра тишины.
Мы спрячемся за старою эстрадою,
где все другие звуки не слышны.
Есть только ты…
и шёпот твой горячечный,
безумием примятая трава…
и счастье обоюдно-однозначное,
на ушко выдыхающее: «Да…»