* Господи, здесь немного страшно и очень грустно,
Тридцать три окна, ворох ломких книг, ни одной двери,
В ста углах — драгоценный хлам, в ста — темно и пусто,
А еще в одном — желтоглазой зверюгой — шестое чувство.
Вот так, если вкратце, я, Господи, выгляжу изнутри…
летородок

*** Другу :)
29 01 2012
Когда с нас слезет шелуха и шкура,
Осыплются слова, отсохнет имя,
Сойдет Земля с назначенного круга,
Какими будем мы тогда? Какими?
И как тогда узнаем мы друг друга?
Что сверим? По каким координатам,
Пойдем, орбитам, дырам, коридорам?
Я, черт возьми, желаю знать, в котором
Из позвонков моих запаян пеленгатор
Тебя. Тогда — перед смертельным стартом,
Вокруг него свернувшись тесным комом,
Я протащу его — невидным, невесомым,
Сквозь мир, необратимо ставший адом,
Сквозь рев галактик, гибнущих в огне.
И сквозь один, дурацкий, тесный атом,
Повисший во внезапной тишине.

А миллиарды лет спустя, мы будем свет
Гоняя ложечкой над капучинной пеной,
Болтать о совпаденьях во вселенной,
Где постоянства не было и нет. :)

*** Офелия
29 03 2012
Меня всегда завораживал этот образ, и всегда думалось: а что, если бы она была другой? Не той почти бестелесной девочкой, покорно повторяющей да и нет вслед за отцом и братом (кстати, Шекспир ведь не зря так старательно несколько раз подчеркивает противоречие между способом смерти своей героини и тем, что хоронят ее все-таки по христианскому обряду: он как-будто извиняется перед ней за то, что спустил ее для своей пьесы на землю, и дает понять, что Офелия, вне зависимости от людских законов, принадлежит к сонму горних, не здешних). Но что было бы, если бы она была чуть более человеческой? Умной? Веселой? Живой? Любопытной? Немного, может быть, легкомысленной? Обидчивой? Отходчивой?
Словом, в итоге у меня вышла вольная и неровная (как и характер придуманной героини), вариация на тему.

…
Простите, мой принц, мелкий почерк и путанность слога,
Но с недавнего времени на завитушки тратить чернила
Мне кажется лишним, таким же лишним, как поиск предлога
Для встречи, которая нам обоим бы причинила
БОльшие муки, чем жало шпаги и смерть от яда.
Знаете, принц, я, пожалуй, вас не любила,
Но вы приходили, и я, ей-богу, была вам рада,
Потому что прочих — и вовсе на дух не выносила.
И мне иногда хотелось — до ломоты в ладони,
До грома в висках, до предательской дрожи в теле,
Погладить по голове вас и спеть вам про белого пони
Песенку, которой баюкала в колыбели
Меня кормилица. Ее вам, наверное, тоже пели.
Странно, как ярко и много я все-таки помню.
Странно, как резко и больно мы вдруг повзрослели…
Ваш корабль уже, вероятно, не виден с причала.
И пространство над ним пронзительно голубое.
Помните, принц: что бы церковь ни обещала,
Небо — бельмо, и божее око под ним — слепое.
Рука человечья верней и опасней господней длани,
А главное — ближе. Так будьте же осторожны.
Черные тени гнездятся под белыми парусами,
И — слишком просто все стало, когда оказалось сложно.
Принц, последние строки, и капнет сургуч на конверт.
Мне приснился на днях — так отчетливо и так ясно —
Незнакомец с тетрадью в руках, тридцати приблизительно лет.
Я поспорила с ним, и по-моему, сделала это напрасно.
Он сказал, что однажды он все переменит и перепишет.
Что вам предстоит вернуться, а мне — свихнуться,
И что сцены прощаний ему особенно удаются,
Настолько, что зрители в зале почти не дышат.
Мне не страшно. И все-таки как-то не по себе.
Впрочем, жаркий июль, чему же тут удивляться.
Так красиво и буйно кувшинки цветут на реке!
Очень хочется пить. И купаться.

*** Про не грусти
10 11 2009

Она говорила: не грусти, пожалуйста, не грусти.
Заглядывала в глаза, тащила за руку мимо витрин.
А ты болел и боялся завтра, таблетки считал в горсти,
Ты всегда был один, и знал, что будешь один.
Она говорила: ну что ты, ну видишь, уже ведь почти весна!
Выше нос, хвост пистолетом, и уши держи бодрей!
И что-то было в ее глазах, в изгибе ее бровей,
Что утверждало — она никогда не бывает одна,
Даже когда твоя дверь захлопывается за ней.
А ты — ну чего тут стыдиться — не мог запомнить ее лица,
От ее шарфов рябило в глазах и мутило на ярком свету.
Ты смотрел в свою чашку и думал, она — лиса,
И к тому же мелет какую-то несусветную ерунду.
Еще немного — два года, два месяца, два часа
И я уйду. Обязательно, честное слово, уйду.
И уходил. А она не то чтоб увязывалась по пятам,
Но, чуть погодя, тормошила и дергала издалека.
Ничего необычного, просто и коротко: Как ты там?
Выше нос. Не грусти. У меня из окон видна река.
И ты отвечал: Молодец. У меня все паршиво. Пока.
И почти забывал до следующего звонка.
Но однажды полуночью, выйдя курить на узкий балкон,
Про себя проклиная дурные, тревожные сны,
Ты не смог отдышаться от затянувшейся тишины
И набрал — не по памяти, разумеется — телефон.
И ничего не случилось. Ни голоса, ни гудка,
То ли неточен номер, то ли ошибка сети.
И ты сидишь, и сам себе шепчешь, даже картавя слегка
Совсем как она — выше нос, не грусти, пожалуйста, не грусти…

*** Про город Никогданеумрем.
24 09 2011
Здесь когда-то был город
ироничных и умных детей,
убежавших от папы и мамы,
от бога и кармы.
Здесь они проложили тропинки,
придумали храмы,
и хромую собаку, и белых ручных лебедей.
Здесь сквозь снег и туманы
ходили друг друга спасать от тоски,
от смертельного риска, от тени, от дня и от страха.
Меж домами вмещалось не больше короткого взмаха
Утомленной пристрастием к буквам и письмам руки.
Здесь цвели череда и шиповник. А — выше их всех — лопухи.
И над городом плавала рыба с луной на боку
Поцарапавши брюхо о шпили, всплывала повыше,
Возвращалась на свет, целовала шершавые крыши,
И дышала в смешные макушки: «Я вас берегу.
И тебя. И тебя. И тебя. Только лиц никогда не увижу.
Только сделать счастливыми вас никого не могу…»

**** Мой маленький шоколадный имаджинариум :)
13 06 2012
С тех пор, как мы знаем друг друга,
В моей безразмерной сумке
Стало пахнуть ванилью и черным
Кардамоном — кофейным богом.
С тех пор, как мы знаем друг друга
В году стало больше на сутки,
А в Городе — больше домом,
За чьим зеленым порогом
Можно укрыться от улиц,
От времени и сомнений,
Усыпить дурацкий мобильник
Забыть про обман и кокетство.
Стало больше уютной кухней,
Где безмятежный алхимик
Варит золото нового света,
Давая пробовать с ложки
Эликсиры счастья и детства.
Стало больше окном, за которым
В густо-оранжевом свете
Ленивые плавают кошки
Среди столиков, чашек, полок,
Ныряют, гуляют по тонким
Граням старых открыток
И пестрыми спинами трутся
О ящички кофемолок… :))

Я, наверное, еще не раз буду писать о безмятежном алхимике, об улыбчивом понимателе, о неукротимой Елене. У них — крошечная кофейня-шоколадня, лучшая в Городе. Уголок безмятежности :))