Этот рассказ доказывал, что Джек согласился «жить» со мной в 1938 году, и даже нашел изысканное объяснение тому, что, будучи в Америке, мы упорно говорим по-русски. Складывалась какая-то идиллическая картина. Он преподает в Гарварде, наверное, неплохо зарабатывает, занимается любимым делом, а дома его ждет хоть и больная на голову, но желанная супруга, которая боится ему слово поперек сказать. Это же не жизнь, а мечта. Только как быть мне? Как выбраться из этой мечты? Он бдителен настолько, что до сих пор не совершил ни одного промаха, не дал мне возможность, ни сбежать, ни чем-либо его исподтишка ударить. А в прямую борьбу вступать с ним бесполезно — он во много раз меня сильнее. Что делать? Я могу ждать, что придет полиция и найдет меня. Но если это случится, он наверняка будет прятать меня в подвале или еще в каком-то укромном месте. Ведь как-то ему удавалось водить за нос стражей закона до сих пор. Еще я могу ждать, что он потеряет бдительность. Забудет закрыть дверь, оставит на столе нож. Или расслабится, начнет поворачиваться ко мне спиной и в конце концов даст мне возможность огреть его каким-нибудь тяжелым предметом по голове. Придется ждать. Ничего не поделаешь…

— О чем ты задумалась? — Джек провел рукой по моей спине. — Хоть что-то вспомнила из того, что я рассказывал?

Я отрицательно помотала головой:

— Нет. Но многое прояснилось. Правда не поняла, я-то кем работала до болезни. Тоже что-то преподавала?

Он улыбнулся:

— Странный вопрос для 1938 года. С чего бы тебе работать? Ты всегда была моей любимой женой. Наслаждалась жизнью. Готовилась стать матерью. Создавала уют. Ждала меня с работы. Читала книги, журналы. Мы много говорили с тобой о литературе, искусстве. Твое мнение было ценно для меня. Бывало мы целые вечера проводили за дискуссиями о каком-нибудь произведении Достоевского или Чехова. Прекрасное было время. Но я надеюсь, все еще можно вернуть.

Я провела рукой по его волосам:

— Уверена, что мы прекрасно заживем в этом странном доме. Ведь мы так любим друг друга. А чувствую себя все лучше и лучше.

— Это великолепно, милая Бэт. И я бы мог лежать в твоих объятиях весь день, но у меня очень много дел. Я должен уехать. Вернусь к вечеру. Надеюсь, привезу тебе нормальную одежду, чтобы ты не ходила в моей пижаме. Да и вообще, надо обживаться. А то это же не дом, а какое-то жалкое подобие жилища.

— А где я буду сидеть, пока тебя не будет? Ты посадишь меня в подвал?

Этот, казалось бы, безобидный вопрос вызвал у Джека неожиданную реакцию. Если у меня и были сомнения на счет того, кто этот человек на самом деле, то теперь их не осталось

— Я запрещаю тебе говорить и даже думать об этом подвале, — Он схватил меня рукой за горло и довольно сильно придушил. В его глазах полыхали огни какой-то нечеловеческой жестокости, а обычно приятный чуть хрипловатый голос изменился на свистящий шепот. — Ты меня поняла? Одно неверное слово, и ты никогда не выйдешь из этого подвала. Никогда. Поняла меня?

Оставлять диалог на такой ноте было равносильно самоубийству. Но что я могла сказать в ответ? Когда я увидела его истинное лицо, то осознала, что ждать от него потери бдительности бесполезно. Он не был обычным человеком. Поэтому обычные слабости были ему несвойственны. Но по какой-то причине ему нравилась выдуманная семейная жизнь и овечья влюбленность его жены. Это было мое единственное оружие. Поэтому я излила на него поток нежных слов и поцелуев, гладила его по волосам, по лицу, шептала, что конечно, все будет так как он скажет. Наконец, я увидела, что его глаза потеплели и он улыбнулся. Сделал вид, что разговора о подвале не было.

— Бэтси, тебе придется почти весь день сидеть в одиночестве. Книги я пока не привез, журналов нет. Да что говорить, вообще ничего нет. Так что не знаю… Можешь спать, мечтать… Есть и пить. Я оставил еду на столе. Кухню я запер. Тебе доступны ванная, туалет, гостиная и спальня. Думаю, этого достаточно, чтобы не сойти с ума от скуки. Я вернусь к ночи. Так что можешь ложиться без меня. Ужинать я не буду.