Извини, а можно я тебе немного поснюсь — мне сейчас очень охота пообщаться с живым человеком. Я бы просто так не стал в твой сон вмешиваться, вообще-то я довольно тактичен. Но, знаешь, крутятся вокруг твоей головы эти странные фразы-антенны, вот меня и притянуло, как волну какую. Хочу рассказать тебе что-нибудь. Будешь рада? Как раз ловишь истории? Ух, как здорово! Что? Не проспишь, не бойся. Перед Кузьминками я тебя разбужу — обещаю.
Откуда здесь я? Скучновато мне было работать ангелом-хранителем — это с одним человеком всю его жизнь. По нашим меркам это не слишком долго, но я очень люблю разнообразие, от себя не уйдёшь.
Один хороший друг предложил мне сюда податься, говорит: «Мы новое место обживаем. Мрачный подмосковный дворец. В прямом смысле под-московный: от девяноста до пяти метров ниже уровня этого неоднозначного города. Работа непростая, самые рисковые наши здесь собрались. Думаю, тебе понравится».
Я сначала даже испугался — шутка ли, работать в московском метрополитене. Грохот и лязг, бетон и металл — иногда от этого тяжко. Поэтому ночью я на четыре с половиной часа возвращаюсь в родные края — пополнить запасы свежего воздуха и лесных запахов.
Зато здесь ежедневно проходят-проезжают-пробегают два с половиной миллиона человек, это в среднем. Карий — самый первый из поселившихся здесь наших — любит повторять: «все они одинаковые», «всё едино» — и ещё, как там, а: «дуальность — это иллюзия», — но он уже год отвечает за кольцо. Кольцо любого настроит на философский лад — это мягко говоря. Так вот, я с Карим совершенно не согласен. По-моему, все они разные.
Суть моей работы? Да как тебе объяснить. Кар говорит, что «просто быть рядом с людьми», «свидетельствовать». Для меня это слишком абстрактные слова (Для тебя нет? Надо же!). Зарплата тут отличная — море удовольствия! А другую валюту и в иных количествах мы и не принимаем.
О, я понял, как тебе объяснить, чем я занимаюсь! Я просто любуюсь людьми.
Видишь того парня? С дредами, гитарой за спиной и книжкой в руках? Вон он, прислонился к передней стенке первого вагона и читает какие-то стихи — они мелодией стелются над ритмичным рисунком поезда. Он читает про себя, но мне слышно, да и не только мне. И он сейчас тоже немножко дух, с людьми такое иногда случается — особенно с музыкантами.
Да, обычно я просто смотрю, но иногда могу вмешаться — самую малость. Очень осторожно — если наверняка понимаю, что должен делать. Если знаю, что помогу, а не наврежу.
Например, та девочка, видишь её? Эй, девочка, у тебя дома коробка с бусинами, возьми нитку, надень на неё три самые свои, завяжи вокруг запястья, запомни этот сон.
Или вон та пожилая женщина. Отсутствие смысла давит ей на затылок (оно может!), отзывается стонущей пустотой в груди. Вышла на пенсию, муж целый день на работе, дети справляются без неё, не хотят её уборок и борщей — не нужна, никому не нужна. Пожалуй, я ненадолго выйду из-под земли, немного её провожу, покажу ей московское закатное небо. Она всю жизнь провела в Москве, но здешнего неба почти не видела — просто не обращала внимания. И ещё покажу что-нибудь забавное: например, бег таксы и чихуахуа наперегонки. И добавлю в московский воздух немного морского ветра и запаха чабреца (я на такой случай всегда ношу их с собой) — пусть заметит и хоть немного удивится.
О, посмотри вон на ту девушку, в сиреневой блузке и серых струящихся брюках. Ну очень любопытное существо. Видит тех, в кого превратится, если будет продолжать в том же духе, — особенность у неё такая. Сейчас она возвращается с экзамена по правовой статистике, учится на юриста — отличница, староста группы и гордость родителей-адвокатов. Втайне от них (чтобы не расстраивать) она ходит на художественные курсы. И уже заметила странную закономерность: после художки она встречает в метро много красивых, живых-живых людей, которых хочется рисовать. А после больших доз юридической учёбы ей попадаются, в основном, «невнятные пресноглазые тётки за сорок» и «идеально причёсанные серьёзные дамы в офисных костюмах» («и откуда их столько в метро?» — думает она каждый раз). Они ей не нравятся. Даже пугают. Надеюсь, скоро она поймёт, в чём дело.
Смотри, какой. Сжался весь и зудит, не переставая, одной и той же мыслью на одной и той же ноте: «Какой же я нелепый, нелепый, нелепый, как можно быть таким нелепым», — и опять, опять, опять — как поезд, пущенный по кольцу. И ведь прав! Действительно нелепый — как и любое человеческое, слишком временное, свеже-живое существо. А он ещё и влюблённый — считай, дважды живой, неописуемо дурацкий. Такая красота. «Нелепый» — это «не вылепленный», не застывший, слишком быстро меняющийся и слишком остро чувствующий. Я это слово так понимаю.
Страдальцев в метро много, да. Одни любуются своей печалью, представляешь? Другие благодаря ей взрослеют, становятся сильнее. Но есть и те, кого полностью накрывает серой беспросветной волной, и таких я стараюсь вытаскивать — на самом деле, их очень мало. Если чувствую, что я недостаточно компетентен, зову Синего. Пожалуй, он в человеческой природе разбирается лучше нас всех. Зову — и снова любуюсь (любоваться — мой конёк, да). На этот раз — его работой. Он каким-то образом понимает, что надо делать. Син умеет быть своевременным и точным, такое ощущение, что у него есть ключи к сердцам всех подземных страдальцев. Или один на всех — гаечный разводной.
Вот буквально вчера я видел удивительное: рыжий парень рыдает над учебником. Предстоящий экзамен по теории вероятности для него совершенно точно не проблема, сдаст и без подготовки. А вот невзаимная любовь перекрутила ему внутренности. Обычно формулы и задачки возвращают ему душевное равновесие в любых передрягах, но сейчас даже это успокоительное почему-то не действует. Парень изо всех сил пытается сосредоточиться на тексте учебника, но пока только смыл слезами формулу полной вероятности. Я, конечно, маякнул Синему. Думал, Син усыпит его, положит невидимые руки ему на лоб, сделает одну из своих целительных штук. Но нет — Син просто сел с ним рядом и чётко произнёс ему в голову: «Любить человека и думать о нём — это разные вещи». И надо же, подействовало. Парень задумался, перестал рыдать. Успокоился. Очень просто и очень точно. Син умеет, Син молодец.
А однажды было такое: женщина стоит возле двери вагона — тяжёлый взгляд, огромные камни на сердце. Син просто встал напротив неё грустной девчонкой с огромной английской надписью «HOPE» на футболке. Женщина увидела девчонку, заметила надпись, достала блокнот. Легко улыбаясь, что-то в него записала.
Всё-таки большинству из вас для счастья нужно совсем мало. Главное — понимать, что именно. Син вот понимает.
Или ещё случай был, ну просто из всех рядов выходящий.
Сидит страдалец, мрачный, как чёрная дыра, смотрит в пустоту перед собой и видит… Неважно что. Но в этом нет совсем ничего хорошего. Син, вызванный мною на подмогу, приобнял его за плечи, чтобы услышать, — часто уже это помогает, а парень разворачивается к нему, смотрит в упор и говорит неожиданно чётко, как будто подготовился: «Привет, забери меня, я ведь совершенно не могу по-человечески, а с вами, среди вас мне будет намного лучше!» Синий опешил, вырубил его — тот дрых аж до Планерной, Синий всё это время держал руки у него на затылке. Потом тот поднялся и пошёл медленно-медленно, уже не настолько чернодырный, почти лёгкий.
Я потом осторожно так Синему говорю: «А ведь парень прав, ему с нами было бы лучше, там явно ошибка какая-то вкралась. Почему ты его не взял к нам — ты же можешь?»
Син посмотрел на меня как на безумного: «Нельзя, Сирен. Он явно из наших будущих, но человеческий квест ему обязательно надо пройти. До конца. Особенно ему. Да чего ты так смотришь? Забрать его прямо сейчас — это как, не знаю, скоростной поезд пустить по недостроенному тоннелю. Ни поезду, ни тоннелю, ни пассажирам это, сам понимаешь, не пойдёт на пользу.
А вообще — намотай себе на ус, пожалуйста: этот мир подходит каждому из них. Всё, что им надо, — с умом и сердцем подогнать его по себе».
Как? Я много над этим думаю. И знаешь, правильный ответ — «по-разному». Одним — приладить, как следует, другим — распихать непослушные руки-ноги-головы по рукавам-штанинам-воротникам, третьим — вывернуть свой мир наизнанку, да так и носить швами наружу, четвёртым — ослабить пояс… ой, да всех рецептов не перечислишь. Да и без толку это: всё равно у каждого свой способ.
Что? Перебои с вай-фаем? Ну да, иногда устраиваю. Знаю, вашего брата это бесит. Зато для некоторых это единственный шанс отлепить глаза от экрана смартфона, посмотреть по сторонам, размять шею. Одобряешь? Ну надо же, не ожидал.
Ох, мы уже подъезжаем к Кузьминкам. Спасибо тебе, ты так внимательно слушаешь, как будто собираешься записать мою болтовню. Что, правда? Конечно, можно! Ух ты-ы-ы! Я так рад, ты себе не представляешь. Такая штука: чем больше людей узнает о нашей работе, тем легче нам будет её делать. Ладно, двери открываются. Беги! Бывай!