О, Русь, в душе не испоганена,
Как непорочное дитя,
Не ты ль была врагами ранена
И выжила назло смертям.

И не твоей ли стала долюшкой
Краюха хлеба да киот,
И ни на что не сменит волюшку
Твой несгибаемый народ.

И не тебе ль пришлось, родимая,
Бродить по выжженной земле
И божьей милостью хранимая,
Ты точно птица на крыле.

Не ты ль полями васильковыми,
Что радуют повсюду глаз,
Своими тройками почтовыми,
Вела неторопливый сказ.

Кругом леса твои разбросаны,
Таинственны твои дела
И жнец в заботах непричесанный
Спешит к жене, что родила.

Там гуси по двору сутяжные
Ведут свой важный разговор
И песни слышатся протяжные,
Когда плетут чуднОй узор.

Усадьбы старые печалятся
И шепчут на юру дубы,
И в банях вениками парятся,
И морщат от тревоги лбы.

Твоими речками с озерами
Возрадовался белый свет
И злаготлавыми соборами
Встречает новый день рассвет.

В садах твоих, как кипень, яблони
Ведут неспешно хоровод
И садовод там вскоре набожный
Сорвет свой самый первый плод.

И крестный ход под чье-то пение,
Звонят вовсю колокола
И, под конец твое знамение,
Как благодать на всех сошла.

А вон старик седой и сгорбленный
Зашамкает беззубым ртом
И рядом мальчуган восторженный
Ведет беседы о ночном.

Он о конях, кострах потушенных,
Где быль и небыль под одно,
Старик внимает ртом иссушенным,
Ему как будто все равно.

А вон бродяга неприкаянный,
Босой, с котомкою пустой,
Всплакнул так горько от отчаяния,
Его не пустят на постой.

И ряскою пруды запущены,
В зной мАнит ласковая тень,
И нА воду лодчонка спущена,
Где деревов высоких сень.

Ты безгранична, необъятная,
Но только с виду непроста,
Кому-то может непонятная
Твоя святая красота.

Пусть неспокойная, суровая,
Но все же ты родная мать
И за детей на все готовая,
И даже жизнь свою отдать.