ночь. улица. и я иду домой.
мне холодно. и мне уже под тридцать.
и так огромность неба давит тьмой,
что хочется к чему-то прислониться.
и я не знаю, в общем-то, к чему —
к забору, женщине, работе — или к Богу.
когда-нибудь, конечно, я пойму,
ботинками нащупаю дорогу.
дождь застревает в волосах берез
вне логики, вне времени, вне места.
сырой асфальт в мои ступни пророс.
ночь. улица. а далее по тексту.

Ты, наверное, мой телефон отовсюду затёрла?
Я хочу позвонить, но тревожить под вечер не буду.
Если грусть проявляется в области носа и горла,
Значит, грусть — это хитрая форма нехитрой простуды.
Я лечусь, как могу. Сигареты слегка помогают.
Самолёты пока помогают, но этого мало.
Почему-то не может помочь никакая другая.
(Ты бы знала, как я не хочу, чтоб она помогала!)
Если ты полечить вдруг решила меня бы сама, я Подскочил бы, собрался, приехал к тебе на метро бы.
Но ведь это — нельзя, и, конечно, я всё понимаю.
И потеря — немногое, чем обладаешь до гроба.
Никакой интернет, и тем более — библиотека
Не вольны провести эту грань — между чёрным и белым.
Ты меня научила любить одного человека,
… показать весь текст …

Не дай вам бог испытать настоящей любви.
Она больнее занозы с размаху под ноготь.
Зуб, проросший до пяток. И рви — не рви,
толку не будет. Можно даже не трогать.
Она — состояние нарисованных в книге зверей.
Одинаково далека и от похоти, и от дружбы.
Чувство к снежинке: лучше умри — не грей.
Я не человек. И ничто нечеловеческое мне не чуждо.
Будь ты хоть пропасть, хоть рыдание, хоть змея,
хоть неизвестная форма морского гада.
Та, кого я люблю, понимает, о чём это я.
Большего и не надо.