…Когда бабушка уезжала в командировки, меня забирали к себе дед Георгий и тетя Зарина — так я их называла. Дед Георгий привычно сидел под тутовником или уходил «по делам», а мной занималась тетя Зарина.
Она была известной травницей, только когда я была маленькой, этого не понимала. Если Варжетхан предсказывала будущее, то Зарина помогала до этого будущего дожить.
Травы собирали все сельские женщины. Но тетя Зарина знала о растениях больше, чем любая другая, понимала в них, умела смешивать.
К тете Зарине приходили женщины, которые не могли иметь детей. Как правило, потерявшие надежду, с диагнозом «бесплодие», полученным от официальной медицины. Пока женщина рассказывала о своей беде, тетя Зарина щупала на ее руке пульс и успевала заметить то, что ей было нужно, — белки глаз, волосы, ногти, цвет лица… Она очень многим помогла.
Пару лет назад я зашла в аптеку и купила траву — чабрец, ромашку, шиповник… Набрала несколько пачек. Пришла домой, поставила кастрюлю и набросала по щепотке. Потом процедила и выпила. И только после этого задумалась о том, что сделала, и сразу вспомнила тетю Зарину. Все, что заложено в детстве, останется с тобой навсегда…
Деда всегда можно было найти под тутовым деревом, а тетю Зарину — на травяной кухне. Эту постройку, даже не кухню, а кухоньку — комнатушка, кладовка и печка, построил тете Зарине сын, Зорик. Дед Георгий был против, но сын настоял — в первый и последний раз в жизни. Кухонька была игрушечная, всегда чисто выбеленная — тетя Зарина сама ее белила. Это было ее убежище, ее «территория», куда мужчины не заходили никогда. Да и женщин Зарина туда пускала неохотно.
Над печкой висели пучки травы. А на печке, в которой всегда тлели угли, стояли ковшики с очередным отваром. Булькали или томились. Тетя Зарина сидела на любимом старом стуле и шила маленькие мешочки, в которые пересыпала траву.
В кладовке на полках стояли банки, склянки, бутылки и бутылочки, с пробками и крышками. Темного, прозрачного или зеленого стекла. Когда тете Зарине благодарные «пациенты» приносили гостинцы (варенье, компот), она сначала оценивала тару, а потом содержимое. Бабушка всегда передавала ей баночки из-под лекарств, которые мама привозила из Москвы. Эти баночки тетя Зарина особенно ценила и хранила в них только очень редкие настойки.
В этой кухне тетя Зарина менялась совершенно. Становилась выше ростом, значительнее… К старости она стала хуже видеть, и я должна была переливать в банки и бутылки настойки мерной чашкой через воронку.
— Я уже не вижу, налей сто миллилитров, — говорила она мне.
— Ты можешь и не глядя, — отвечала я.
Это ее умение — налить нужное количество без всякой мерной чашки — приводило меня в восторг.
Иногда тетя Зарина будила меня рано утром и говорила:
— Пойдем. Сегодня надо.
Мы шли собирать травы.
Чабрец рос вдоль железной дороги. Ромашка — на пригорке, на поляне.
— Я устала, не могу больше идти, — ныла я.
— Пойдем, пойдем, еще чуть-чуть, — отвечала тетя Зарина.
У нее была удивительно легкая, как у молодой девушки, походка. Она взбегала на горки и сбегала со склонов. И при этом странный, как будто остановившийся сосредоточенный взгляд. Иногда она поднимала голову, смотрела по сторонам, как будто видела эти окрестности впервые в жизни.
Она вдыхала запах травы, воздуха, земли… Срывала, подносила к носу, делала вдох…
— Тетя Зарина, ты как собачка, — смеялась я, — расскажи мне историю!
— Что? — спрашивала она. — Не знаю я никаких историй.
— Ну расскажи хоть что-нибудь! Хоть про травы свои!
— Что про них рассказывать? Смотри, нюхай, собирай, думай — будешь все знать.
Ромашку надо было срывать аккуратно, только цветочки, без стебелька. Пока мешок не нарвешь — не присядешь. Тетя Зарина сшила мне специальный мешочек для сбора травы. На длинном ремешке через плечо.
Этой ромашкой, пахучей, только что собранной, тетя Зарина мыла мне голову, ополаскивала. А сама вместо шампуня использовала воду, оставшуюся из-под домашнего сыра. Как это называется? Закваска? Сыворотка? Не помню.
Чабрец должен быть красивым. Именно так — красивым. Тетя Зарина сушила его целиком.
— Иди сюда. Нюхай, — подзывала меня она.
Этот жест ее я тоже помню. Как она брала цветок, траву или травяную смесь на ладонь, растирала второй ладонью, слегка придавливая, и рассыпала по руке, покачивая, как будто проветривая запах.
Еще я помню ступку — огромную и тяжелую. Которую нельзя было трогать ни при каких обстоятельствах. Тетя Зарина толкла в ней траву. Она что-то шептала, а ступка издавала глухие звуки — тум, тум, тум…
Днем после обеда я часто под них засыпала. Я до сих пор не могу засыпать в полной тишине. Тетя Зарина толкла свои травы, бабушка печатала на механической машинке репортажи, мама — исковые заявления…
А еще только на этой кухне, у тети Зарины, получались самые вкусные печеные яблоки. И никогда одно яблоко не было похоже по вкусу на другое — каждое было с «секретиком». Тетя Зарина вырезала ножом ямку в яблоке и заливала ложку меда. Или на место косточек прятала грецкий орех. Ей нравилось смотреть, как я, обжигаясь, ем яблоко и отгадываю, в чем «секретик».
Апельсиновые корки, пленки с молодого, еще зеленого грецкого ореха, яичная скорлупа — тетя Зарина не выбрасывала ничего.
Цвела липа. У тети Зарины перед домом росло роскошное дерево. Аромат был такой, что я все время ходила одуревшая от запаха.
— Бери мешок и лезь на дерево, — велела мне она.
— Не хочу, теть Зарин, — загундосила я, — можно завтра?
Она понюхала воздух.
— Нет, нельзя. Полезай, — решительно мотнула головой.
Я сидела на дереве и срывала липовый цвет. Сумка оттягивала плечо, хотя была заполнена невесомыми, невероятно красивыми цветами.
— Я больше не могу! — кричала я.
Под деревом на стульчике сидела тетя Зарина, перебирала траву.
— Ты можешь. Терпи, — тихо и спокойно сказала она.
Когда бывает тяжело, я вспоминаю тот ее взгляд и голос: «Ты можешь, терпи…»