Вчера шла я на работу. Очень хорошее было утро — солнечное, яркое, почти летнее.
В нашем зелёном районе по дороге от моего дома до автобусной остановки была когда-то (совсем недавно!) симпатичная тополиная аллея. Срубили тополя. Остались пни, вокруг которых подрастают периодически кустики. Красивые, кудрявые, ветвистые. Я бы даже сказала — весёлые. А периодически потому, что их время от времени срезают — косят специально присылаемые *на объект* дяденьки.
В очередной раз кустики подросли. Даже — правильнее сказать — разрослись.
И картинка в солнечный день смотрится весьма живописно, хоть каждый день пленэр устраивай!
Так вот иду я, значит, не спеша, солнечным воздухом дышу. До автобуса ещё минут пять есть.
Прохожу по этой самой аллейке и вижу, что один из разросшихся кудрявых кустиков с остервенением рубит палкой малыш мужеска полу. Симпатичный, даже прелестный мальчишечка. Почти ангельской внешности. Вот не ёрничаю ни разу, друзья мои!
Рубит палкой, а потом начинает рвать свободной от палки милой своей ручонкой листья. Рвёт, бросает на тротуарчик и топчет. Потом снова бьёт по кусту палкой и снова рвёт листья.
Как-то нехорошо мне стало…
Остановка автобусная полна народу: бабушки — дедушки — тётушки — молодые мамочки, какие-то весьма респектабельные мэны (пара человек). Никакой ни у кого реакции.
Неподалёку от остервенелого малолетнего ангела стоят две матроны: одна в айфоне копается, другая чуть поодаль стоит с открытым ртом и слушает какую-то бытовую байку первой мадамы.
Я подхожу к малышу, почти приседаю около него (возле детей нужно приседать! нельзя нависать над ребёнком, показывая тем самым своё взрослое превосходство над ним!), едва дотрагиваюсь до локотка его ручки, которая в очередной раз заносит палку над кудрявой головой молодого кустика, и говорю ему тихонечко: больно кустику, больно листочкам! а они, кустики, листочки, деревья, красоту нам дарят… Не успела я договорить, как сзади себя услышала грубый окрик мадамы с айфоном.
Мне не хочется пользоваться ЗДЕСЬ её лексикой, но мне в грубой форме и почти на фортиссимо объяснили, что если я буду приставать к малолетнему ребёнку, то она (яжмать! яТутРядомИвсёВижу!) может мне и в рыло, и в ухо заехать, т.к. она неадекватная и чикаться со мной не будет.
Я, конечно, попробовала спокойно поговорить с этой (нет у меня подходящего слова), но *народная масса* была гораздо массивней меня — и в прямом, и в переносном смысле.
А на автобусной остановке всё было по классику:
— народ безмолвствует.
Я прошла к самой остановке под градом взглядов самого разного значения. Но никто, НИ ЕДИНАЯ ДУША!, ни одного дохлого словца не вякнула.
Малыш, правда, смотрел на меня беззлобно и даже с интересом. И это был, пожалуй, единственный приличный взгляд среди взглядов всех участников этой пьесы.
Нет у меня никакого резюме.
Господи, как тошно!!!
Это вместо постскриптума.
ВСЁ.