Стоял в селе на перепутье старый дом.
Недалеко погост, и церковь рядом.
Старик печалился в том доме о былом,
Его труды не стали райским садом.

Да, было время… Цель, казалось, так близка.
Смеялись дети, пахло пирогами.
И в храм протоптана надёжная тропа…
Успех у женщин (только между нами).

Три музы были за его большой спиной,
Вели его сквозь тернии дороги.
Доволен был хозяин, в общем-то, собой.
Признанье гения имел у многих.

Ну, не сказать, что в жизни гладко было всё…
И сердце кровоточило, и ноги…
Рулетка как-то крутанула на зеро.
Нежданно вдруг. И не было подмоги.

И дом большой внезапно стал пустым, чужим.
Стоял расхристанным, добро тащили…
Хозяин ждал детей по каждым выходным,
Они и без него неплохо жили.

«Поклонницы» нашли кумиров средь других.
Жена бежала от раздора и позора.
Казалось, Сам Господь вдруг стал к нему глухим.
И даже музы без конца чинили ссоры.
…
Калина красная… Как русская любовь.
Горчит и с косточкой… Целит и лечит.
Как ягодка скатилась под его окно?
Как вырос кустик? Кто теперь ответит?

На Пасху, в майский день калина расцвела…
Так робко… Белым. Будто бы невеста.
И в сердце старика надежда ожила.
И не было печали больше места.

Тоску-печаль свою он в грядках хоронил.
Ладошкой гладил по цветущим шапкам.
И миру снова музыку в ночи дарил.
А днём слагал стихи в свою тетрадку.

Калины ягоды налились под окном.
И к сентябрю без робости алели.
И ветка через форточку проникла в дом,
Склонясь над холостяцкою постелью.

Ударил уж мороз… А веточка — в тепле,
Ловила взгляды, мысли и дыханье…
К губам его тянулась робко в темноте.
И вздрагивала чуть от прикасанья.
…
Однажды женщину хозяин в дом привёл…
Он жаждал и горел… И вот, свершилось!
Ах, как ему хотелось быть сейчас вдвоём!
Но веточка опять над ним склонилась.

Он ветку надломил… И нежною рукой,
Заколкой в волосы подруге вставил.
«Калина красная… Последняя любовь…
И нет ей ни запретов, и ни правил.

Любовь моя к тебе вершит осенний бал,
И нужно мне тебе сейчас быть нужным…
Я в жизни долго эту истину искал…»
Что ухнуло… Протяжно и натужно.

Поднялся жуткий ветер. Колотил в окно
Ствол искарёженный его рукою.
Погасло электричество. Обозлено
Вдруг дзынкнуло стекло… И кто-то воет.

Подруга, в ужасе заколку отшвырнув,
Такси набрала номер, в ночь умчалась…
Подушкою хозяин брешь в окне заткнув,
Топор нашёл… И в бешенстве ругаясь,

Ствол дерева, остервенев, рубил, рубил…
Выл вместе с деревом от общей боли,
А снег с дождём за шиворот всё лил…
Но он себя в безумии не помнил.

«Ты — дерево! Что знаешь о моей любви?
Ты ревностью судьбы две погубило!
Себя само лишь в своей участи вини…
В окне моём, ну, что же ты забыло?!»

Он выдохся… И рухнул в стылую кровать…
К утру снежком весь мир запорошило.
Не страшно и не больно в белом умирать.
Смешно судить о дереве: простило ль?

Хозяин в лихорадке утром еле встал.
Его мутило страшно и знобило.
Он ягоды калины с кисти обобрав,
Чай заварил, чтоб возвратились силы.

Калина красная… Наверно, как любовь.
Горчит и с косточкой… В недугах лечит.
Своим последним вздохом греет чью-то кровь,
Но «кто-то» даже это не заметит.