Семья и родственники
Процессы освоения сибирских земель и этапы формирования постоянного населения тесно связаны с процессом формирования семейного уклада жизни у новоселов Сибири. На интенсивность, на складывание того или иного типа семьи влиял целый ряд причин: исторических, географических, этнографических, экономических.
Первоначально в сибирском крае не было условий для жизни устойчивой и обустроенной семейными отношениями. Быстрое продвижение на Восток небольших воинских формирований казаков и служилых людей, охотничьих артелей промысловиков, правительственные переводы и ссылка, миграции «гулящих» людей — все эти процессы представлены повсеместно мужчинами-одиночками. «Немирная» обстановка первых десятилетий способствовало обзаведению семьей. Так, в Нерчинском остроге первоначально все служилые люди были одинокими за исключением воеводы Пашкова и его сына.
В данной связи любопытен документ, челобитная из Енисейска направленная в Москву в 1630 г.:
«Вели, государь, нам прислать гулящих женочек, на ком жениться, а без женишек, росударь, нам быть никак не мочно». Вскоре последовал Указ царя Михаила Федоровича: «В которых городах объявятся гулящие женки и девки, тех отсылать в Енисейск».
По мере укрепления положения русских в Сибири они начали перевозить сюда своих «домочадцев», ездили в «Россию» за женами, вывозили родственников. В связи с нехваткой женщин часты были браки с представительницами местных народов по согласию, даже купленными или с теми, кого «умыкнули». Подобные смешанные браки были более характерны для северных и восточных окраин страны.
Реальный и устойчивый процесс формирования семей у русских в Сибири был тесно связан с формированием сельского населения, с процессами земледельческого освоения сибирского края. Если в 1669 г. семейные крестьяне составляли в Енисейском уезде 56,6%, то в 1680 г. численность их возросла до 67,6%. Внутренняя миграция крестьянского населения совершалась в основном семьями, среди «промышленных» и служилых людей семейных было меньше. К середине XVIII в. соотношение мужчин и женщин стало равным, но непрочным. Постоянные высылки в Сибирь военнопленных, ссыльных, поселенцев, «штрафных нижних чинов» увеличивали количество мужчин. Только в первой половине XIX в. с 1816 по 1854 гг. сюда было переселено 119 тыс. мужчин.
Складывающиеся семьи сибиряков по форме первоначально были «малой семьей», состоящей из родителей с малолетними детьми или без детей. В конце 80-х гг. XVII в. в Енисейском уезде семьи составляли 63,3%. В этих семьях было от 1 до 3 лиц мужского пола, что крайне затрудняло разработку пашни и ведение хозяйства. Крестьяне начали привозить из «России» братьев с семьями, родителей своих и жены, дядей и племянников.
Постепенно формировались неразделенные семьи. Выросшие здесь дети и внуки, привезенные сюда родственники, предпочитали вести общее хозяйство. Если в такой большой, неразделенной семье главой был старший в роду дед или отец, то называлась семья «отцовская», если проживали вместе семьи братьев или родственников, то «братская» («брацкая»). К 20-м гг. XVIII в. в Енисейском уезде половину семей составляли неразделенные семьи, второе и третье поколение которых родилось и выросло здесь. Из них до 43,7% составляли семьи с 4—6, а 19% — с 7—10 мужчинами. Некоторые семьи имели численность до 30 человек! Неразделенность семей в значительной степени зависела и от повинностей, налагавшихся на семью в целом, например, государевой пашни, составлявшей до 1/5 части возделанной семьей земли.
Главой семьи был отец-«большак», в женской половине — мать («большуха»). Права, обязанности членов семьи были строго регламентированы согласно традициям. Так, например, в судебном иске жителя Балахтинской волости Василия Евдокимова Бутенко говориться, что «много сварливости перенес за свою жизнь… от отца, но терпел потому, что он, как родитель, имел на это право». Мы видим здесь осознанно выраженное понимание, что патриархальные отношения допускали полной власти домохозяина над своими «домочадцами». Но в сознании крестьянских детей данная власть не воспринималась насилием.
В 1760-е гг. государева пашня была отменена, сибирских крестьян перевели на повинности в денежной форме с лиц мужского пола. В то же время система рекрутских наборов заставляла общину выделять рекрутов из больших семей, да и обработка освоенных земель требовала к этому времени меньших затрат труда. Постепенно происходил раздел больших старожильческих семей на малые, но они уже были иными по численности, чем раньше.
При семейном разделе в Енисейской губернии присутствовал следующий древний ритуал. На столе размещали ковригу хлеба, солонку и свечу. Вся семья некоторое время сидела молча. Затем отец отрезал ломоть хлеба, который сын брал с собой в свой дом. В данном случае отрезанный ломоть хлеба выражал не только факт раздела домохозяйства, но и ритуальное обеспечение процесса раздела совместного имущества.
При разделе семьи сыновья получали равные доли. Но в источниках присутствует и прямая оценка личности человека по трудовым критериям, учитываемая в ходе разделов и наследования имущества. В судебном разбирательстве по наследственному делу в Богучанской волости выборные признали «наследовать имущество сыну К., т.к. он в труде заслужил право достойного домохозяина, а его братья М. и П. шлялись по разным селениям как бездомные».
Определенная доля выделялась дочерям. «Незаконнорожденные», приемные дети имели равные права со всеми. Но при разделах семейные связи не рвались. Однако, все же неразделенные семьи в XIX в. — не редкость для зажиточных семей в Енисейской губернии.
Наиболее верную оценку согласования интересов родителей и детей дал знаток сибирского быта этнограф Н.С. Щукин. Он писал в 1860-х гг.: «В деревне знают, за какой девкой ухаживает парень, а потому женят его на ком надобно». Большинство браков заключалось в пределах своей волости. Традиционными были «союзы» жителей двух-трех деревень. Например, с. Тасеево — с. Абан в Канском уезде. Большинство старожильческих семей вели начало от одного предка или группы родственников, первых засольщиков края. Весьма распространены и сейчас такие фамилии старожилов, как Чащины, Потылицины, Патрушевы, Брюхановы, Черкашины, Литвиновы, Налетаны, Юшковы, Туровы, Привалихины и т. д.
Со временем изменялся и возраст лиц, вступавших в брак. Если в XVII — первой половине XVIII вв. большинство мужчин женились в возрасте около 35 лет, то впоследствии их брачный возраст снизился до 16—17 лет. Девушек старались отдать замуж как можно позже, например, в Приангарье часты были браки, в которых невесты были старше женихов. Определенным показателем трудолюбия невесты и зажиточности ее семьи считалось приданое. Так по источникам, крестьянка д. Карабульской Кежемской волости А.Ф., выходя замуж в 1887 г., имела следующее: 4 ситцевых платья, 2 юбки, 2 шали, кокетку, 2 фартука, 2 рубахи, платок, серебряные серьги и кольцо, 3 лукошка, квашню, сетку и более 30 аршин натканного полотна.
Как и везде в России, брак освящался в церкви по православному обряду. Но в Сибири были нередки и браки невенчанные, особенно у старообрядцев. Отмечалось, что разводы у сибиряков крайне редки. В новый брак могли вступать после смерти одного из супругов.
Для Сибири характерна была высокая рождаемость. По подсчетам В. В. Воробьева она была значительно выше, чем в Европейской России: если там прирост составлял 7,6, то по Енисейской губернии — 15,9, а по г. Красноярску — 19,4! Здесь рождаемость была близка к естественному биологическому максимум рождаемости. Дети и подростки составляли до 40% населения. Довольно высока была численность лиц преклонного возраста. В Восточной Сибири численность русского населения в 1710 г. составляло 135 тыс. человек. Источники свидетельствуют, что здесь проживало 145 мужчин и 87 женщин от 90 до 100 лет. Старше 100 лет было соответственно 15 и 16 человек.
Брачная пара без детей не считалась полноценной и поэтому относилась к семьям, «обиженным Богом». В качестве психологической установки на количество детей можно привести поговорки: «Семеро по лавкам…», «Семья, семь — я» и др. Поэтому, наблюдается повсеместно стремление взять на воспитание сироту или ребенка из многодетной семьи.
Из общественного приговора: «Крестьянин Григорий Скрипальщиков, не имея родных детей, взял на воспитание к себе у крестьянина одной с ним деревни Федора Артемьева сына… 3-х месяцев».
Исключительно важную роль в Сибири играли родственные отношения. Даже в третьем-пятом поколении потомки продолжали поддерживать тесные связи, помогать друг другу. Это обусловливалось традициями «помочей», совместного подъема пашни, общими праздниками. Родственники встречались в «съезжие праздники, на свадьбах, крестинах, «проводинах» в «рекруты», а впоследствии при призывах в армию. Родственники собирались вместе провожать в последний путь усопшего…
Как и в России, данные связи были кровные, по родству и кумовству. Для обозначения родственных связей использовались традиционные термины:

Сибирячки
Традиционное общество отличалось выраженной иерархичностью своих членов. Социальный статус отдельных категорий личностей при этом мог зависеть от особенностей традиций, социальной значимости человека. В «кодексах поведения» данных сообществ особое место занимали традиционные установки принятия поведенческих решений по отношению к женщине. Источники свидетельствуют, что «сибирские женщины были менее зависимы» как в личном, так и в экономическом положении. Еще в первой половине ХVIII в. ученый-путешественник Д.Г. Мессершмидт, описывая нравы жителей Красноярска уважительно отметил, что в течение двух дней комендант Д. Шетнев в честь именин жены созывал большой званый обед «и велел приглашать всех хромых, кривых, слепых — всех, кто только хотел прийти»
Уважительное отношение к сибирячкам в обыденном поведении жителей Енисейской губернии великолепно описал губернатор А.П. Степанов: «У них женщины занимают первые места на пирушках, и ежели тесно помещение, то все мужчины стоят». Идентичное свидетельство о высочайшем статусе женщины в первой половине Х1Х в. и степени уважении к ней, зафиксировано в путевых заметках П.И. Небольсина. Он писал, что в Сибири «в разговорах и общении выражения „баба“ никогда не услышишь, разве только в бранном смысле».
Отношение к женщине в сибирском обществе закреплялось установками общественного сознания по принятию мер к тем, кто нарушает общепринятые нормы.
Так, красноярский купец Степан Семенов Худоногов из-за жестокого обращения с женой был принужден в 1784 г. к подписке и обязательству, чтобы «свою жену без всяких ее вин не бить и не увечить; и любить оную свою жену Веру Петрову, как закон велит».
В 1855 г. в целях защиты чести и достоинства жены подобную же подписку перед «обществом» дал старожил-крестьянин д. Заледеевской Красноярского округа Дмитрий Васильев Горбачев: «…я Горбачев обязуюсь жизнь вести благопристойную женатому человеку и жене своей Варваре напрасно обид никаких не причинять».
Общественная мораль предусматривала, чтобы честь женщины защищалась в первую очередь близкими людьми. Когда в д. Дербиной Балахтинской волости «поселенец Устин Марков… неизвестно с какого поводу начал ругать скверными словами и обзывать… крестьянку Анну Черменову», то ее сын Семен Черменов заступился за мать и избил поселенца.
В своем поведении сибирская женщина руководствовалась установками традиций (обычного права), общественным мнением, собственными оценками допустимого поступка. Важное место занимало словесное оформление норм поведения. Дети с раннего возраста усваивали сотни выражений, слов, поговорок и присказок, правил поведения. Каждое действие четко было связано с определенными выражениями и афоризмами.
Лучшими женщинами считались трудолюбивые («усердные робить»), опрятные («обиходные»), быстрые («шустрые», «огневые») и в домашних делах чистоплотные («чистотки»). В семье мужа невестке требовалось «почитать мужа, свекра и свекровь, не лениться работать, жить честно…».
Наиболее порицаемым считалось нескромное, «разбитное» («размашистое»), грубое поведение. Такую женщину в Енисейской губернии называли «халдой». Не было принято, чтобы женщина громко и «бестолково» кричала («хайлала»), не была «болтушкой» («балаболкой», «тараторкой»), не бранилась («лаялась»), не ворчала («бухтела»), не была всегда всем недовольной («фырчала»).
Источники отмечают и высочайшую честность сибирячек. Крестьянка д. Мосиной Балахтинской волости Татьяна Григорьева «на берегу р. Чулым нашла бумаги, о которых, не утаив» сообщила в волостное правление. В связке были финансовые документы на 709 рублей, расписки, соглашения на поставки хлеба, квитанции губернского чиновника.
Крестьянская дочь с. Еловского Балахтинской волости «1873 года июня 8 дня… девица Ефросинья Метелкина» нашла на дороге золотой полуимпериал чеканки 1843 г. достоинством 5 руб. и отдала сельскому старшине. После «учиненного розыска неизвестно кому принадлежащего полуимпериала» владельца не нашлось. Волостное собрание приняло решение: «означенные деньги выдать нашедшей их девице».
Данный случай одновременно позволяет выявить и высочайшую честность всего старожильческого сообщества Балахтинской волости в 1870-е гг. Архивное «Дело об отыскании хозяина золотого полуимпереиала …» включает 19 документов. В них представлена многомесячная история выявления хозяина монеты по всем деревням волости. Но ни один крестьянин при этом не заявил «бесчестно» своих прав на эти деньги.
Воспитание детей в семье
«К двадцати годам не умен, к тридцати не женат, к сорока не богат — всю жизнь так».
(Сибирская поговорка)
В ряду ценностных компонентов старожильческой Сибири далеко не последнее место занимает система воспитания подрастающего поколения. Народная педагогика была средством воспроизводства традиционного общества, его нравственных норм и носителей их. Воспитание ребенка включало в себя три основных составляющих: общественное воспитание, семейно-родственное воспитание и самовоспитание.
С первых минут жизни, с момента рождения считалось обязательным дать нравственное напутствие. «Не будь крикливым, не будь ревливым, будь уемным, будь угомонным, не будь жадным, будь аушным», — приговаривала бабка-повитуха над ребенком. Немаловажная роль отводилась в первый год жизни физическому воспитанию, сохранению здоровья. Ребенку «вправляли» врожденные вывихи, правили головку", «вправляли грыжу», с первых дней закаливали. М. Ф. Кривошапкин писал, что 3—5-летние ребятишки «барахтаются» даже в сильный мороз в снегу и, «выбегая босыми на снег, не простужаются». Особую роль в оздоровлении детей играла баня: «Сибиряки парятся так жарко, что, вышел из бани, падают в снег или идут в прорубь, невзирая на трескучий мороз».
Воспитанием в семье традиционно занимались дедушка и бабушка: они были менее других заняты крестьянским трудом. Одновременно, считалось, что родители еще «не созрели для роли воспитателей. Все дети большой неразделенной семьи воспитывались вместе, старшие одновременно участвовали в воспитании младших. Важнейшее место занимало трудовое и нравственное воспитание. Именно трудовые и нравственные качества являлись главными достоинствами сибиряков.
На первых порах особое место занимало понятие «греха». Это религиозно-нравственное понятие ребенок, не осознавая еще норм запрета, усваивал из страха перед Богом. Он знал: согрешит — значит произойдет несчастье, «умрут родители» или заболевают. Кроме этого почти все игры, сказки, былички, поговорки, считалки детей младшего возраста имели «трудовую направленность».
В системе воспитания важным было ровное, без унижения и оскорбления отношение к детям Часто малыша бабушка шутливо именовала по имени-отчеству, спрашивала совета, беседовала на серьезные темы.
Подрастая, ребенок незаметно овладевал традиционным набором умений и навыков, соответствующих его возрасту, силам здоровью. Так детям прививалась серьезность, чувство ответственности.
Мальчики с 6—7 лет ухаживали за домашней птицей, вместе с дедушкой и бабушкой следили за порядком в доме и на подворье. В этом возрасте мальчики и девочки воспитывались еще вместе, и не было различия в их занятиях и мелких поручениях
С 9 лет мальчики стерегли лошадей, пригоняли с речки гусей, загоняли во двор возвращавшийся с пастбища скот. Им поручались и более серьезные работы на подворье. Они начинали принимать деятельное участие в работах отца, постигать азы мужских умений и навыков. Огромную роль в этом возрасте играло знакомство с лесом, тайгой: дети собирали ягоды, грибы учились распознавать травы, ловить рыбу.
С 11 лет мальчики умели ездить верхом на лошади, работали на бороньбе во время сева. «Свой бороноволок дороже чужого работника», — с гордостью говорили родители о сыне, и ребенок чувствовал свою значимость для семьи. Мальчики перенимали плотничьи, сапожные, земледельческие навыки.
С 14 лет подростки («рошша», — называли ребят подросткового возраста на Ангаре), учились пахать, работали на покосе, самостоятельно водили лошадей в «луга», «ночное».
С 17 лет юноша выполнял все виды сельских работ: косил сено, ставил копны, пахал на пашне, полностью управлялся с конем, с упряжью. Он получал свой земельный надел — 15 десятин — и совместно с родственниками разрабатывал пашню. Он становился «женихом» и мог участвовать в сходах.
Только с 18—19 лет юношу допускали до самых тяжелых работ, но при этом берегли от «надсады». В этом возрасте он являлся полноценным работником в хозяйстве.
У девочек и девушек были свои знания, умения и навыки работы.
К 11 годам девочки должны были уметь обрабатывать пряжу, прясть на прялке и самопрялке, выполнять все посильные виды женской работы по дому и на подворье.
К 14 годам девочки умели вышивать, вымачивать холсты, шить рубахи. Они уже доили коров, ухаживали за скотом. Участвовали с матерью и старшими сестрами в прополке, учились жать серпом и вязать снопы.
К 15 годам ткали на «кроснах», начинали готовить приданое для будущей свадьбы.
С 16 лет девушки участвовали во всех работах на покосе, на жнитве, полностью обрабатывали лен, коноплю.
К 17—18 годам девушка становилась полноправная работницей в доме. Она выполняла все работы на поле, знала все сорта холста, шитье одежды. Но примечательно, что варить и печь в своем доме девушек старались не учить, она должна не нести традиции своего дома в дом мужа, а постигать их от будущей свекрови.
«Усердный робить» с детства, сибиряк оценивал человека по его нравственному облику. Поговорка — афоризм «Воровать — стыд и грех, и судить будут» на первое место ставит не юридические запреты, а нравственные — «стыд и грех». «Бери лошадь от природы, а природы, а невесту от дома, от роду», — внушалось мальчику с детства. И еще: «Гульба да игра не ведут до добра», а если «не послушался отца-матери, послушайся теперь барабанной шкуры; не хотел шить золотом, теперь бей камни молотком». Иными словами, непослушание ведет к преступлению и каторге.
Воспитание и самовоспитание детей шло в процессе совместного времяпрепровождения, в процессе проживания детских традиций, обыгрывания многих сторон «взрослой» жизни. Здесь были свои запреты, ограничения. Чтобы не прослыть «неумехой», «бессовестной», «непутевым», «ябедой» или «хлюздой» и не быть изгнанным из игр, дети должны были следовать высоким этико-нравственным нормам. Десятки слов сибирского говора порицают тех, кто рос не «по заветам предков»:
зубатить — грубить;
лаяться — браниться;
изгаляться — делать неприятности;
чмутить — сплетничать;
хайлать — бестолково кричать;
мухлевать — обманывать;
ёрник — забияка;
журба — сварливый;
корыстный — плохой, дрянной;
лаяться — браниться;
шильник — мелочник;
сдрейфить — струсить;
пакостить — без спросу брать, делать неприятности;
ераститься — браниться, ворчать.
«Общество» зорко следило за поведением детей, подавало пример традиционного поведения и спрашивало за нарушения по всей строгости. Любой взрослый человек, а тем более пожилой, мог сделать замечание, пожурить за проступок; об этом сразу же становилось известно родителям. Семья, не желая падения своего авторитета в обществе, за проказы сына строго его наказывала, — честь рода ставилась на первое место. «Не позорь рода — племени своего, предков своих», — внушалось с раннего детства.
Таким образом, воспитание было и средством сохранения традиций, и средством воспроизводства их в последующих поколениях. Человек продолжал воспитываться свою жизнь и только в преклонные годы обретал истинную мудрость: понятия старость и мудрость у сибиряков были синонимами. Круг жизни продолжался…
* * *
Приложение
Историк Сабурова Л.М.:
«Ни один суд не принимал от сына жалобу на отца, а на сына, пожалуйста…
Здесь «нельзя было силком отдавать замуж: «Хуже нет не в любви жить».
Источник
Андюсев Б.Е. об истории Красноярского края и Сибири: «Сибирское краеведение».

«Прибытие партии жёнок». Художник Каразин Н.Н.(ссылка в верхнем примечании)

Описание картины: Рисунок изображает прибытие женок в казачий поселок в начале XIX столетия. Идет разборка невест. Посередине с листом бумаги стоит нарядчик, с подручными расписывающий ссыльных женок по дворам. Один из казаков, жаждущий уз гименея, стоит рядом с ними и, оглядывая подневольных невест, не знает, на которой остановиться: на разухабистой ли девке, что вызывающе смотрит вокруг, или на ее товарке, стоящей рядом, опустив голову вниз. Тут же сзади верхом подъехал и один из господ гарнизонных офицеров и тоже смотрит на не совсем обычный живой транспорт, решая, быть может, и для него не последней важности вопрос: брать или не брать себе в услужение экономку. Направо бравый казак, самодовольно подкручивающий ус, уже выбрал отверженную обществом спутницу жизни и ведет ее в свою хату. Налево оставшиеся неразобранными женки, одинокие и с грудными детьми, садятся в запряженные уже телеги, чтобы следовать далее по линии в поиски за своей судьбой. Один из сопровождающих их гарнизонных служивых уже берется за вожжи, чтобы тронуть лошадей, а другой, по-видимому, старший, опершись на ружье, терпеливо ожидает, чем окончится своеобразное сватовство колеблющегося в выборе невесты казака, чтобы уже затем двинуться.