ввысь закладывать виражи, пристегнулись и по-ле-те-ли.
смотришь сверху на чью-то жизнь — там занудливый сторителлинг:
кто родился, родил — и в гроб, кто, спиваясь, о вечном пишет,
раскрывая все темы в лоб, повышая накал страстишек.
ну попробуй давай забудь, как драло нас в огонь и клочья,
а не выкупил кто-то суть — время выпарит соль из строчек.
рваный ритм колючих слов хаотично кардиограмму
строит. где-то летит любовь к безнадежно счастливым самым,
одиночество под балкон пишет мелом «моя навечно»,
шпарит солнечный ацетон, марта сахарно-леденечный
растворяя хрусталь и лёд, добавляя в коктейли улиц,
геометрия вьёт и вьёт в неэвклидовом сити-улье
из задачи про точку «Б» в точку «А» серпантин дороги,
и наощупь слепой судьбе незнакомцев за лица трогать,
в полумраке ища своих, ошибаясь, но шрифтом Брайля
не напишешь, хоть как крои, монологи исповедален,
карты наших случайных встреч, шифры спрятанных переписок,
но архивы не уберечь — гильотиной бьёт биссектриса,
разрезая нас пополам, и, забившись в уютный угол,
морщась, трёшь на предплечье шрам — там, где город нас сшил друг с другом.
в пыль, в обломки, в золу, в угли, топчем прошлое. хирургию
эту к чёрту.
еще болит — это значит, что мы живые.