Пощечина общественному вкусу

Читающим наше Новое Первое Неожиданное.

Только мы — лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве.

Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов.

Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с Парохода современности.

Кто не забудет своей первой любви, не узнает последней.

Кто же, доверчивый, обратит последнюю Любовь к парфюмерному блуду Бальмонта? В ней ли отражение мужественной души сегодняшнего дня?
… показать весь текст …

Всё, что можно начать сначала,
давай начнём!
Это утро январское чаем
И калачом.
Этот день белоснежный
Тропкой и снегирём,
Этот вечер сиренево-нежный
Псалтырём.
А завтра давай по-другому
Утро начнём:
К примеру, кофе с сухариками…
А днём, ну к примеру,
Давай голубей шуганём,
Чтоб не обижали мелких синиц,
… показать весь текст …

Вечер настанет и я приоткрою зрак,
Чтоб посмотреть, как вы тут пьёте-едите
Ужин свой, похожий на так и сяк,
Питая поршень и втулку соитий.

Чтоб не подвели,
чтоб продолжили,
чтоб смогли,
чтобы множили, множили, множили
пыль земли.

Руфа родилась от женщины и кота.
В ранней юности её мать заблудилась в лесу. Долго она блукала, пока, наконец, не увидела избушку. Девица отворила дверь, прошла ещё шагов пять и упала на пол.
Через сутки она очнулась голой на кровати, на подушке лежала записка: «Спасибо, всё было прекрасно. Еда на столе. Когда поешь, выходи и слушай, я укажу дорогу. Кот»
Она оделась, подошла к столу, сдвинула тарелку, которой была накрыта другая тарелка и увидела кусок хлеба и дохлую мышь…

Потом она долго шла,…
… показать весь текст …

Удаление в ближнем круге происходит само по себе. Естественно. Люди уходят в иной мир.

Но когда начинаешь чистить от энергетических присосок второй и третий круг, вот здесь начинается вопёж. Столько на тебя помоев выливается.

Недорогие визгливые гусыни, вас уже нет в моём круге. Тритесь об забор !

Блокнот созерцаний и откровений

1
Раньше я не слышала как бьется мое сердце. А теперь слышу.
Это наверно потому, что раньше у меня его не было.

2
Раньше я писала столько стихов о любви, пронзительных и надрывных. Я истерзала себя чувствами до последней капли, до последней нитки. А теперь у меня не осталось сил на любовь к реальному человеку, который действительно ее достоин.

3
Самое тяжелое испытание в жизни — это испытание людьми.

4
Со временем очарование жизнью заканчивается.
… показать весь текст …

— Мамка, купи мне сырок шоколадный!
— Ладно.

— Мамка, купи мне бутылку пива!
— Ссать будешь криво!

Мамка, найди мне бабу с грудями!
— И с этим к маме?!

— Мамка, мне плохо, пусти меня в домик!

Не отвечает, не отвечает холмик…

Там, где мне годик и я держусь за бабушкин палец,
Где четыре, где в фотосалоне стою на картонке —
Всем моим детским фото полный капут аллес,
Так как матери больно было за эту девчонку.

А выросшую, ту которую не могла понять,
Писавшую по ночам любовные говностИшки
Непутёвой считала моя родимая мать,
Потому что на фабрике, как она, не шила пальтишки.

Мамочка, мне не жаль фотографий, мне только жаль
Девочку ту, смотрящую не в объектив, как нужно,
Бабушку, на плечах у которой цветная с кистями шаль,
И тебя вдалеке — несчастную, незамужнюю…

#фест#

По улице за мной бежала литературная тётка в коромыслообразной куртке и скандировала: «Ты меня ко всем ревнуешь! Ты меня ко всем ревнуешь!»

Позже литературная тётка в белом коромыслообразном свитере высказывала молодому талантливому поэту: «Ты у меня воруешь! Ты у меня воруешь!»

Вывод: литературная тётка любит коромыслообразный стиль.

А бывают мужские плавки с пушапом?
А то глянешь иногда на фотографию какого-нибудь денди и что-то засомневаешься…

Лучше бы не видеться, не знаться,
Чтоб в глуши, читая что-нибудь,
Просто русской рифмой восхищаться,
С книгой на груди легко заснуть.
И не потому, что скучно, пресно,
Что зевотно — Бог не приведи! -
Просто это путь в чертог чудесный,
Где никто с усмешкой не глядит,
Где никто морщины не считает,
И не поглощает алкоголь,
Где царит поэзия живая
Умерших поэтов.
Вот в чём соль…

У девицы на выданье было три варианта: тот, которого любила она, тот, который любил её и тот, который нравился маме.
Тот, которого любила она, оказался бабником, тот, который любил её, стал алкашом, а тот, который нравился маме превратился в домашнего тирана

К твоим годам пора бы уже уяснить,
Что только для деторождения
необходима пара,
Чтоб не прервалась,
Была бесконечной нить.

Что с них взять?
Они и сами не рады,
Что получили от бога
Эту награду —
Неутомимый поршень,
Что превращается в лоскуток
После того, как момент окончен.
… показать весь текст …

Хосподи-Боже, чего только я не свершала!
По ночам взвывала, во тьму бежала — хотела к себе,
А мне отвечалось: хотелка не выросла, бе-бе-бе!
Я и теперь, как замшелая дура, о всех пекусь,
Только меня всё чаще Комарик кусь-кусь:
Такой затейник, пойдёшь, грит, за меня, Муха,
А я ему отвечаю: офонарел совсем, я ж — старуха,
А он опять зовёт: пойдём, покажу тебе сабельку.
Что ты со мной творишь, я ж становлюсь слабенька!
А у меня дела, заботы, дети, нужда, привычки,
А он мне: гляди, синички уже взяли спички…

И оторвал он меня от тверди, и мы полетели,
И мы с ним смеялись и делали, что хотели!

Злобный щенок не превратится в доброго пса,
Пусть себе бегает по цепи, скалит зубы, базлает,
Тащит в свою конуру придушенного птенца —
Собака по определенью должна быть злая.

И человек, он неисправим, жесток и греховен,
Сколько бы не молился и библию не слюнявил,
На пятки ему ещё здесь, при жизни, тыщи жаровен
Снизу направлены. Ведал про это апостол Павел?

Осколочек солнышка освещает проспект, и утро
Вновь восклицает: «Давай, счастливец, вставай!»
Всё, что от Бога — благословенно и мудро,
А всё остальное — злобный щенячий лай.

Как хорошо быть дома — и одной! -
И космы банной шапочкой скрывая,
Собою любоваться, попивая
Из чашки кофе — бразильянский зной!
Кто в садике, кто в школе, кто в трудах,
А я филоню, то есть тунеяжу,
Спихнув забот безрадостных поклажу
И не блуждая в прожитых годах.
Включу негромко Фаусто Папетти,
На стол журнальный ножки умещу,
Ну, может быть, чуть-чуть и погрущу,
Но это пусть останется в секрете!

Ветерок жил с Дунькой, а мечтал о Дуньсильнее

Если ты распустишься, как вишня,
Или ты распустишься как пряжа
Всё равно, всё это будет лишним,
И возможно незаметным даже.
Вон по крыше лазает ремонтник,
Я его там очень часто вижу,
Может, кровельщик, а может плотник
Но не Карлсон — к Дон-Кихоту ближе.
Он худой, и ветер его лижет,
Словно эскимо — и держит, любит.

Он упасть не может — это лишнее,
Это страшно видеть снизу людям.

Проблеск жизни, словно палка,
У столетней приживалки —
Вроде вовсе не нужна,
Но тут-рядом быть должна.

Слепота и глухота,
Ложка тюри мимо рта.
«Все вы гОвны! — прокричит,
Тощей пяткой застучит,

А потом вхрапнёт ядрёно —
Тётя-Мотя, свет Матрёна.
Семь детишков принесли
И всех семь пережила.

Слушай бабка-надоедка,
Восемь зубиков во рту,
Ты зачем стучишься к деткам
То в субботу, то в средУ,
То во вторник, то в пятнИцу,
То в потёмках, то с утра,
Хватит, бабка, суетиться,
Нынче это не вчера.
Ну, включила бы музЫку,
Круассаны бы пекла,
Чем на деток даром бзыкать,
Лучше прЫнца бы ждала!