Поговори со мной о сентябре,
О падших божествах — кленовых листьях.
Я раньше не писал осенних писем,
Я не тонул в вечерней темноте.
В ночи играли Шуберт и Шопен,
Попеременно царствуя над миром,
Пока в пространстве маленькой квартиры
Не прозвучал изысканный рефрен:
Всего три слова, пять движений губ.
Я устоял, я верил полмгновенья,
Что нет в словах ни силы, ни спасенья,
Ни ангелов, ни их священных труб.

Поговори со мной о сентябрях —
… показать весь текст …

Храни своих големов в сердце, в душе, в шкафу. Считай на них трещины, пыль протирай раз в год. Пиши неразборчиво, как в бюллетень — в графу настойчивой памяти: это пройдёт, пройдёт. Я тоже из глины, но только с живой душой, не мягкий и грязный, как в реках лежащий ил — огонь опалил меня так, что одной строкой прописан мой путь на изнанке упругих жил. Но где тебе знать, сколько раз умирает день, пока проживёшь его здесь, в абсолютной тьме. Без друга, без брата, без бога, что дарит тень любому из …
… показать весь текст …

Сядь у прибоя со мной, захвати коньяк.
Камни прогреты солнцем, но скоро снег.
Знаешь, какой выше всех на земле маяк?
Тот, что не виден, хотя на глазах у всех.
Я покажу рукой, улыбнусь во тьме
/нет ни черта, но ты скажешь: «я вижу свет"/.
Боль, как и соль, не приходит, мой друг, извне,
Да и лекарства от них, вероятно, нет.
Можем играть мирами — играем в гольф,
В твист или покер, на крайний — всегда в любовь.
Бой справедлив /век на месте стоять изволь/ -
Целятся в белую /ранен всегда король/-
В белую барышню, ту, что и есть маяк…
Камни прогреты солнцем, но скоро снег.
… показать весь текст …

Закрываешь глаза — и комната становится иной. Из темноты проступают иные предметы. Видишь: пропадает справа окно и его место занимает старый низкий шкаф красного дерева с изящной цветочной резьбой по краям, его ручки — это золотые лапы неведомых птиц с поджатыми когтями. Там висели когда-то твои чудесные французские платья. Если ты уходила надолго к реке — я открывал его, брал руками весь этот бархат и шёлк, и вдыхал аромат твоих духов и твой собственный невероятный запах. Мне не хватало тебя уж…
… показать весь текст …

Напротив капеллы растёт одинокий дуб —
В нём прячется бог, если сводят его с ума
Воскресные гимны, летящие с алых губ
Вон той прихожанки, живущей на Сент-де-Бла.
Бог смотрит сквозь ветви, пытается вспомнить день
В который не пил он к полудню «Шато Нуво».
От старой капеллы ложится густая тень,
Бог смотрит на пальцы сквозь узких очков стекло.
Откуда приходит в ладони шальная дрожь,
Когда её голос стремится из Сент-Шапель
К осеннему небу, что сеет весенний дождь,
На голову бога, как самый простой е…
… показать весь текст …

Французскому трону хватало и роз, и лилий —
Но ты появилась и села босой на трон
В субботу под вечер, когда все гвардейцы пили
И некому было хранить королевский дом
И сердце моё от вторженья любви и бури —
Распахнуты двери и кружит по залам страсть.
И розы у трона, присев в реверанс, уснули,
И лилии сникли, увидев такую масть.
Распущены волосы, кровь Меровингов бьётся
Упругою лентою в вене её руки…
/На троне моём она в тишине смеётся,
и лишь повторяет: молчи про любовь, молчи/.

Вот ночь луидором закатится прямо под пол,
… показать весь текст …

Время, любовь моя, это всего лишь линия: тронь её пальчиком — и зазвенит струной. Под эту музыку призрак седой Вергилия гостем неназванным встанет на мостовой. Не отвечай ничего, только слушай издали эту партиту, в которой есть я и ты. Кто её пишет? Не знаю… Такими чистыми падают с неба тающих нот листы. Тронь же их пальчиком — вызови нас влюблёнными, полными света, страсти, вина, времён… Чтобы наутро теплой, изящной, сонною — я обнимал тебя, пряча в ладонь твой стон. Лентой серебряной бог мой вплетётся в волосы, в рыжие кудри твои, как сто книг назад. Время — лишь поле, сжатой лаванды полосы — тронь его пальчиком, вызови листопад белых страниц, неисписанных Бахом, Генделем — только лиловой вязью моих чернил. Перебирай эти струны медленно, слышишь, медленно… Время — лишь линия тонких стальных перил там, где стоим, наклонившись с другого берега, прямо над морем бешеной мостовой. Время — лишь нить, что натянута кем-то бережно, вечная музыка между тобой и мной.

Я сойду к тебе с этих, сгоревших почти, страниц
/моя бабочка любит неяркий, но злой огонь/.
Не коснусь ни запястий, ни губ, ни твоих ресниц
И смеяться я буду на каждый твой крик: «не тронь».
Я умею касаться, когда ты за сотню миль
Наливаешь под вечер некрепкий английский чай.
В твоей чашечке севрской нарушив горячий штиль,
Но едва ли затронув ещё хоть одну деталь.
Месяц тонкой иглою сшивает небесный свод,
Я стою за спиной у тебя, у тебя одной…
Не Адам, не Иаков, не Сим, не Давид, не Лот —
Но считающий райской, конечно, тебя звездой.
Путеводной и вещей, колючей в осенней тьме —
Но наследной и алой, как тайный покров Лилит —
… показать весь текст …

Грехи мне отпусти, в твоих я неповинен —
Мне нечего прощать, прощаясь у стены.
На кухне за стеной мой крепкий кофе стынет,
Как стынет лунный диск в преддверии зимы.
Не страшно уходить — куда страшней бесцельно
На лестнице стоять, зажав в кармане боль.
Но слава богу, боль соседствует с метелью,
Мне в августе уйти в метель мою позволь.
Там нет слепой судьбы и ламий нет в помине,
Пусть вспорот мой мундир до самых алых звёзд,
До самых алых мышц на левой половине —
Но даже алым он всё так же чист и прост.

Грехи мне отпусти и проведи рукою —
… показать весь текст …

Во мне война, в тебе, и в ней, и в нём. Мой счётчик шкалит, скорость на пределе. Мне кажется, что я крещён огнём, но лишь помазан льдом на самом деле. Помазанник у бога не в чести — асфальт дымится и поют цилиндры. Никто не обещал тебя спасти, никто не надевал законной митры. С чего ты взял, что боль равна нулю, когда уйдёшь в занос на повороте? С чего решил, что тихое «люблю» поют всегда на самой верхней ноте? Как ты поёшь — беззвучно потому, что срок отмерен, утверждён, подписан. Что скорость …
… показать весь текст …

Не приручишь ни зельем, ни вином —
Спи на плече, не трогай мандрагору.
Ведь ты и я, согласно договору,
Наполнены не светом, а огнём.
Высоким жадным пламенем костров —
Вдыхай меня, вдыхай, пока ты дышишь…
Ничьё дыханье мне не будет ближе,
Никто с тобой не будет так суров,
Так нежен на исходе сентября,
Когда Луна взойдёт над диким лесом.
Вдыхай меня, как бог вдыхает мессу,
Как парфюмер движенье вещества.

Пока ты здесь — мне ночь всегда мала,
… показать весь текст …

Камерир возле бога обязан уметь писать,
И желательно кровью — так будет труднее смыть.
К этой чёрной сутане в придачу одно — тетрадь,
В этой чёрной сутане легко на земле простыть.

Камерир возле бога отслужит здесь сорок лет,
Два получит в придачу за то, что хорош в игре.
Его чёрные лигии спешно летят на свет,
Его белые бражники вечно сидят во тьме.

Камерир возле бога не то, чтобы очень свят,
Исповедует в церкви — да так, что забыть нет сил.
Его белые руки не крестят, скорей — хранят
Души тех, кто коснувшись его навсегда забыл.
… показать весь текст …

Ни одна в этом баре не тянет украсть твой нимб,
Ни один в этом баре не тянет сменить меня.
Так какого ж ты чёрта так далеко сидишь
В заведении дымном с вывеской злой: «Земля»?

Не сбежать и не выйти прежде, чем бросит счёт
Этот сумрачный бармен с крыльями цвета «блюз».
Ничего я не вижу — только твой алый рот.
Ничего ты не хочешь, если мой столик пуст.

Вот сидит за роялем выбритый гладко бог,
И по клавишам чёрным белой стучит рукой.
И никто, кроме бога, в баре не знает нот,
Но вот тот — подпевает, этот — дрожит струной.
… показать весь текст …

Ресторан на вокзале под вечер похож на остров — здесь остались лишь те, чей корабль давно ушёл. Я смеюсь по привычке, не веря, что это просто — быть на острове грешных молящимся моряком. Не читаю канцоны, не повторяю имя — моя библия стёрта пьяным гольфстримом в ноль. Она будет прочитана тысячу раз другими — но лишь мной переложена в песню, в морскую соль. И пока я на острове тех, кто не верит в южный, в корабельные снасти, в бога чужих морей — будет голос мой холоден, груб и слегка простужен —…
… показать весь текст …

Вокзал — провинциален, ночь — темна,
Стою-курю, хоть нет такой привычки.
Душа из тела выпорхнула птичкой,
Летает возле, верит, что нужна.
Вдыхаю ветер, выдыхаю — дым,
Без птички мне легко, но ненадолго.
Вот верхний мир: купе, вторая полка,
Вот бог-ночник с сиянием святым.
Иного не дано и не проси:
Вокзал — провинциален, ночь — пустынна…
И птичка в этом точно неповинна,
Впусти её обратно и прости.
Любовь твоя на краешке стоит
Пера, перрона, времени, вселенной.
… показать весь текст …

Слушай мальчик: поднять воротник — и в путь.
Ты — наследник изящных грехов Уайльда,
Нет, не кровь в твоих венах — Эльзаса туман и ртуть,
На бумаге не буквы — а голос немого скальда.
Да, слова всё на свете! Но что, кроме них, взойдёт
Тонким вереском острым и звонким началом Бога?
Тот, кто ранен поэмой, как водится здесь — в живот,
Разве спросит с тебя за такое наследство строго?
Пусть ты предан и продан сто тысяч библейских раз —
Вереск должен расти сквозь тела — это будет больно.
Но затем тебя бог, тихо плача, опять не спас —
Чтобы кельтская арфа звучала как надо — сольно.
Подними воротник, улыбайся, иди один —
Нет, не кровь в твоих венах — а зелье из слов и мёда.
… показать весь текст …

Когда меня ты позвала зимой — мне мир надет был божий наизнанку. Как свитер с тёмно-синей полосой, что куплен впопыхах, на полустанке какой-нибудь лазоревой страны, где поезд твой стоял под утро, мама… Проснулся я, не зная как просты законы, как безжалостно упрямы. Мне белое не виделось святым и чёрное не мыслилось опасным — был день теченьем царственно-простым, а ночь румянец прятала под маской. Венецианский маленький цветок мне приколов на свитер бутоньеркой она мне рассказала про курок, что полночью взведён над каждым клерком, над капелланом, канцлером, вдовой, возлюбленным, бандитом и подростком… Что я тяну не шерсть своей строкой, а жизнь свою из свитера с полоской. Что почерком Да Винчи я пишу лишь оттого, что вижу то, что вижу — и срока нет проклятью моему, благословенье тоже мне не ближе.

Прости мне тьму и звёзды и слова — я в них тону, как в зеркале с изнанки, пока проходят мимо поезда и ты стоишь одна на полустанке.

Бог играл мне сюиту — я был, как Бетховен, глух.
Рисовал мне портреты, но я, как Гомер, не видел.
И тогда, улыбнувшись, он дал мне глаза и слух,
Отошёл от органа, повесил на раму китель.
Я пришёл в эту комнату так, как приходят все:
Обнажённым душой и, что хуже гораздо, телом —
Оловянный солдатик, отлитый играть в войне,
На червлёной доске, разлинованной белым мелом.

Ты стояла напротив — и повесть была проста:
Мы сгорим без остатка друг в друге, как хочет автор.
Я оставлю письмо для него на краю стола,
Ну, а ты осторожно расставишь даты.
… показать весь текст …

Травы звенят и в атаку идёт печаль — я отступаю, поскольку храню слова. Прямо по курсу наутро встаёт Версаль, старые тени на новые взяв места. Вот мой садовник, стареющий вот король, вот королева, которую выбрал шут… Я в этой пьесе банально не взят на роль, лишь оттого, что часы мои вечно лгут. Проще сказать, что не ходят который год, шпагами стрелок прицельно пронзив меня. Тени вокруг виртуозно плетут гавот, парами… парами, мимо меня скользя. Делаю вид, что я счастлив, храню лицо, пальцами сжав проржавевший насквозь эфес, тени танцуют, сжимая тесней кольцо, тихо шепча мне, что я серафим и бес.

Спит королева, смеётся и курит шут. Травы звенят, прорастая неспешно в зал. Я не молюсь — повторяю: «создатель крут, если осмелился вызвать меня на бал».

Пишется кровью всё то, что не стоит строк… Я устою оттого, что печаль проста. Я сберегу тебя, мой молчаливый бог, в мире где ты никогда не берёг меня.

День наполнен до края, как чаша, святой водой —
Опущу в неё пальцы — конечно же закипит…
Не ходи со мной рядом, сестра, не ходи за мной —
Я тот самый, который не знает простых орбит.

Танцевать не по кругу, любить, не надев кольца —
Отойди от меня на три шага, читай псалтырь.
Я так светел затем, чтоб ты воду пила с лица,
Свою душу при этом легко превращая в пыль.

Сеть случайных касаний, растянутых на века,
Безупречно отточен классический менуэт.
Я тот самый, который… Которого ты звала —
Нефилимом летящий на этот горячий свет.
… показать весь текст …