«Пошарь, хозяйка, под заплатою,
да не жалей своих рублей, —
гадалка в мае сорок пятого
гадала бабушке моей, —
Ты заплети косу до пояса,
и платье новое надень.
Твой муж вернется третьим поездом.
А третий поезд — через день».

Под неказистой старой сливою,
что очень кстати расцвела,
стояли бабушка счастливая
и дети — меньше мал мала.
Они стояли, взявшись за руки,
… показать весь текст …

— У Эвридики скверная привычка —
чуть что не так, опять бежит в Аид
(хронический какой-то суицид!),
и ждет у врат, нахохлившись, как птичка.
А мне перед Хароном — просто стыд.
Старик мне льстит и денег не берет.
Всё «спой» да «спой», а голос уж не тот…

А хорошо на Стиксе в час вечерний.
Такой покой! Как никогда, нигде…
Скользит неслышно лодка по воде,
и хочется довериться теченью
и плыть, и плыть…
Да Эвридика ждёт.

«Мы не умеем подавать калекам.
Какой-то стыд отводит нам глаза…»
Так я писал пятнадцать лет назад,
но всё проходит. Время — лучший лекарь.
Мои глаза не ведают стыда,
хоть и не чёрств я сердцем, господа.

Зажав последний рублик деревянный,
миную строй просящих подаянье
спокойно, будто бы на мне — броня.
И только отмечает взгляд усталый,
что в том строю есть промежуток малый.
Быть может, это место — для меня.

Край мой отчий — прикаспийская низменность
или вмятина от ангела падшего.
Я к нему приговоренный пожизненно,
что едино с погребением заживо.

Хочет к небушку душа, тянет крылышки,
а до небушка-то, ох, как далеченько…
— Господь-батюшка, — кричу, — дай мне силушки.
Отпусти грехи. Ты строг, да не мелочен.

Обессиленный стою на дне ямы я,
а Господь мне говорит укоризненно:
— Потерпи еще, душа окаянная.
Ты сюда приговорен лишь пожизненно.

* * *

Р.Ш.

Проходила ночью Смерть
по моей избе.
Я проснулся посмотреть:
«Кто там? Что тебе?»

Заглянула мне в глаза
и сказала:
«Мить,
затупилася коса.
Надо б починить».
… показать весь текст …