Хороший день для смерти был вчера,
смерть сыпала остротами и пела,
светла, как милосердная сестра,
она спасала раненых умело,
ей нравились солдаты и еще
простые императорские дети,
она коснулась мальчика лучом,
и мальчик ожил на нездешнем свете
и в сферах горних, получив крыла,
теперь летит, как огненная птица,
лишь вдов солдатских на краю села
смерть никогда не трогает. Боится.

Здесь отлично разводится только грязь,
в небесах развешены серые флаги,
только с лесом возможна стабильная связь,
кирзачи набирают по литру влаги,
за колхозным полем — желтый овраг,
а за ним в буреломе сидит лесничий,
он смолит папироску в огромный кулак
и стреляет дробью на оклик птичий,
даже если лебедь на зеркале вод,
даже если синяя птица в небе,
промахнется первым — вторым убьет,
и какие сны ему на ночлеге
в шарабан приходят — не помнит он, —
здесь вода, как водка, — пьешь из болота,
… показать весь текст …

Холодно там, где ты
даруя себе кончину,
падаешь с высоты,
превращаешься в мнемозину,
бабочку в пустоте,
бабочку на излете,
холодно там, где
ты не чувствуешь плоти?
Холодно вам всем
в океане сансары,
на чертовом колесе,
где свет пьяней солнцедара,
где в зеркале рожи кривой,
не отражается рожа?
… показать весь текст …

От капустного листа
и чернеющего поля —
всё знакомые места,
непонятные до боли.

Церковь, рядом магазин,
жизнь направо, смерть налево,
голые персты осин
молча указуют в небо.

Пусть спит там спокойно в тепле и светле,
донецкие звезды сияют во мгле
и лапником в черном тоннеле
российские сосны и ели
махнут человеку ушедшему вслед,
наверное, здесь справедливости нет,
но зреет на поле пшеница
и тенью проносится птица,
и люди сидят за накрытым столом,
и водки стакан и горбушка на нем
соленого черного хлеба,
и вечность как дом, и Россия как дом,
и наше над павшими небо.

Собаки попадают в Крым,
а также женщины и дети,
и мы потом приедем к ним,
пойдем на берег на рассвете,
разложим закусь и бухло
в краю непуганых магнолий,
и будет круглый год тепло,
и даже памяти о боли
мы больше не найдем в себе,
в душе, оставшейся от тела,
и ангелы навеселе
нас будут угощать чучхелой.

В белые губы целует зима Сергея,
снегом заметает цветы в железной корзине,
ночью полнолунной по ледяной аллее
снова он приходит на камень к Зине.
Зина спит в сосновом своем конверте
в бархатном со складками черном платье,
ей плевать на стихи о любви и смерти
и на мужа с похмельной тоской во взгляде,
и тогда Сергей призывает сына:
«Что у вас в раю, зацветают вербы?
Как там ваши ангелы-херувимы?
Я не пьяный, Костя, я трезв без меры,
ни вина здесь ни выпьешь, ни даже чаю,
в сухости бездарно проходят годы,
… показать весь текст …

Ночью во сне отступает город,
гаснет электрический свет,
в комнату врываются призраки с фронта,
партизан берет за грудки майора:
— Когда все это кончится? — Никогда, Гонта.
Обратной дороги нет.
Русским ледоколам — белое безмолвие, Гонта,
русским китобоям — самое сердце тьмы,
нам же с тобою выстрел или воронка,
здесь, посреди зимы,
нас умножат на ноль за эти камни в телегах,
наши кости растащит зверье,
но мы все же приблизим нашу Победу,
пусть и не увидим ее.
… показать весь текст …

Опять гремит за терриконами,
опять по городу прилет.
Любовь с глазами воспаленными
по нашей улице идет.
Садится у окна на лавочке
под самый яблоневый цвет:
«Здесь жил хороший мальчик Ванечка.
Красивый мальчик, спору нет.
А бабушку его вы знаете?
Такая, круглый год в пальто.
Да, у нее проблемы с памятью.
Конфеты любит? Нет, не то.
Она их покупает с пенсии
и носит Ване на кровать,
… показать весь текст …

Элинор Ригби жива, но ей уже сорок, и это
охлаждает твой пыл, мальчик из белого гетто.

Мальчик из белого гетто, который был
на целую жизнь моложе, который любил,
чтобы его любили,
имевший дар
превращаться в меандр,
в узор папиллярных линий
на коже сивилл.

…вкус раздавленных ягод, призрак женщины на постели —
вот что тебя волнует на самом деле…
… показать весь текст …

Я читал дневники Рудольфа Хесса, коменданта Освенцима.
Главной своей заслугой этот человек полагал увеличение на порядок суточной пропускной способности газовых камер.
До Хесса умерщвляли сотню-две, с его усовершенствованиями — счет пошел на тысячу в сутки.
Пару дней после прочтения я ходил оглушенный. Тяжело верить в реальность этого Хесса и ему подобных. Но они были. И их было много. И они — те, кто непосредственно убивал в лагерях смерти — они потом ни в чем не раскаивались. Ни один.
И вот эт…
… показать весь текст …

Чтобы ты не спилась, не сошла с ума, не упала замертво в грязь, надо было стать каменным, как стена, и тогда, ко мне прислонясь, ты могла бы жить, и я стал стеной, и стою, всем бурям назло и ты знаешь, что самой лютой зимой от меня исходит тепло.
Чтобы ты могла ходить в магазин, покупать себе чай, гранат, выбирать себе йогурт и апельсин, я к тебе не пускаю ад, там, за мной, череда одиноких дней, водка, смерть и мерси боку, я открыл клубничный, милая, пей по маленькому глотку.
Кто-то смотрит на воду, а кто на огонь, только я на тебя смотрю, и могу так смотреть до конца времен, просто руку держать твою, потому что любовь — это божество, и оно управляет мной, и не имеет значения ничего, кроме тебя одной.

Условием зимы последней
пусть будет эта тишина
полуденной веранды летней,
свет, из открытого окна
сквозь тюлевую занавеску
слетающий на чистый пол,
вплывающий в пространство детской,
где кресло старое и стол
раскрытый, белый, пеленальный,
Условием зимы печальной,
последней, чуть живой зимы
пусть будет этот свет хрустальный,
струящийся из тишины.
Упавшие на землю сливы,
… показать весь текст …

Мы ехали вдоль рапсовых полей,
в местах таких красивых, что ей-ей,
хотелось огадаться и проснуться.
Весь день крутилась в голове моей
фамилия смешная — Кукурудза.
Та женщина, которую убило,
что перед смертью дочери звонила,
скажи, Закир, что было в ней такого,
такого, что нельзя ее забыть?
Наверное, работала в столовой.
В больнице медсестрою? Может быть.
А вечером готовила еду,
а утром дочку в школу провожала.
Ту женщину ты помнишь? Помнишь ту,
… показать весь текст …

Двадцать первый век слепой,
дай младенческое веко
приоткрыть тебе рукой,
чтоб ты видел человека.

Чтобы с ним, как по канату,
ты прошел над полем лжи,
где несчастный век двадцатый
меж расстрелянных лежит.

Та бабка, что в лесу пропала,
одна ходила по грибы.
Как знать, чего ей не хватало,
возможно даже, что еды.

Там было место — Волчий лог,
за ним — бездонное болото.
Вот на пеньке нашли платок,
как будто бы ждала кого-то,

взмахнула пестреньким платком,
и в темень черную без всплеска,
не сожалея ни о чем,
пошла, как под венец невеста.
… показать весь текст …

Всей этой долгою зимой
я был как проданная птица,
всё ждал чего-то, Боже мой.
Соседей рубленые лица
я видел через стену дома,
вот бабка, крашенная хной,
вот сын ее беспутный Рома
бежит по горке ледяной
с кульком, окольными путями
за жидкой смертью в магазин,
потом он скажет «Сдохни!» маме,
потом он будет спать в грязи,
в сарае, где стоит корова,
потом он скажет мне «Здорово!»
… показать весь текст …

С утра снаряд прошивает дом, убивает отца и мать, теперь я один проживаю в нем, спрятавшись под кровать.
У кошки кровью сочится глаз, сгорела шерсть на лице, но снова наводчик, не торопясь, подкручивает прицел,
и снова флажок поднимает палач, и новый летит снаряд, не бойся, котя, не плачь, не плачь, им за нас отомстят.

3 июля 2019 года.

Живи, Ваня. Живи.

Когда дрова горят в камине, и блики пламени дрожат
под ним, на жестяной пластине, я выхожу в холодный сад,
иду к поленнице, где иней посеребрил уже дрова,
и за заботами простыми проходит день мой, и листва
шуршит в саду и ветер с гулом течет сквозь линию берез,
собачка рыжая уснула, прикрывши лапой черный нос,
какая мгла, какая нега, какой покой разлит в полях,
так тихо в ожиданье снега, что стук сердечный слышу я,
и чувствую себя счастливым, смотря на голые кусты,
средь поздней и негорделивой, среди бессмертной красоты.

2017

Я живу в обычной русской деревне. И мужики тут сонные, как мухи. И сам я сонный, как муха. Такой же точно, как они.
Но когда загорелся мой дом — эти же самые мужики сбежались со всей улицы и превратились в свирепых тушил. И в прямом смысле слова рисковали своей жизнью. Обожгись, поразбивали руки. Мы держали пламя сорок минут — вручную, ведрами.
Если честно, стали выдыхаться, а огонь упорно пожирал крышу. Но тут приехали настоящие пожарные, на мое счастье.
Это — проявление русского характера.
Вообще — кто не видел русских в экстремальных ситуациях — НИЧЕГО не знает о русских.
Мы не то, чем вам кажемся в мирной жизни.
Мы ровно противоположное.
И нас из нашей сладкой спячки лучше не выводить. Замучаетесь потом
обратно в берлогу загонять.