Новорожденный мир заблудился в густой траве.
Мог бы в трех соснах, да их еще не нарисовали:
есть иван-чай,
две бабочки, с крыльями из эмали —
светлой, полупрозрачной, кобальтовой эмали,
губкой впитавшей полуденный жаркий свет.
Миру-младенцу сейчас бы туманного молока,
теплые руки создателя, новую погремушку,
сны о долинах, предгорьях, рисованных деревушках,
чае горячем в таких неприлично красивых кружках,
чтобы и в руки их боязно взять, пока
чай не остынет. Обычный зеленый чай,
в чайнике-шаре заваренный заспанным демиургом,
теплым, со мною не сбывшимся, майским утром,
… показать весь текст …

А слабостей, девочка, не считай,
на шахматном поле не все равны.
Твоё — со щитом, или со щита
к подножию храма. Довольно ныть,
разжалуют в пешки одним щелчком —
такая вот чертова западня…
На что ты надеялась, так легко
себя в этой партии разменяв?
Теперь выбирай себе сублимат:
неважно — Москва, заповедник, скит…
Ты вроде бы справилась. Шах и мат.
Но вы на одной стороне доски.

Вот смотрю на себя, и, знаешь, самой смешно:
вся свечусь, от крашеной гривы до пальцев ног,
улыбаюсь, за час предчувствуя твой звонок.
Был бы ближе — было бы чем забивать «окно»
между йогой, стрельбой и танцами…
Вместо крови под кожей жидкое серебро,
вместо сердца пташка певчая под ребром.
Помогало бы — я бы правда глотала бром…
Шесть часов по московскому. Двадцать минут в метро
до моей не конечной станции.
Прислониться к стеклу виском (холодней — висок),
не смотреть вокруг, имитируя полусон.
Эта жажда тебя практически невесома,
но когда она ложится под колесо,
… показать весь текст …

Вьюга лютует, а мне показалось, что с варежек детских осыпался нафталин. Сколько им лет, горемычным? Пожалуй, сто, или чуть меньше. На той стороне земли, где у меня были бант и курносый нос, лучшие бабушки, пудель и карусель, школа и дом: там ведь тоже бывал мороз, под руку ведший невесту свою, метель. Оле Лукойе касался моих ресниц, зонт был цветастым и яркими были сны. Я засыпала под щебет проворных спиц, я не любила навязчивой тишины. Сколько же попусту пролито было слёз, сказано слов — и под…
… показать весь текст …

Я буду ждать, пока на свете есть
Хоть кроха, хоть осколочек надежды,
В попытке книгу судеб перечесть
До слова «между»,
В попытке переспорить высший суд,
Одним своим упрямством молчаливым.
Из нас двоих, я умоляю, будь
Хоть ты — счастливым.

Знаешь, не ври себе, мальчик, такая жизнь нравится только законченным мизантропам — Маркес, мартини, мороженое с сиропом, два молескина. Я знаю, ты хочешь лжи, или молчания светского, comme il faut, или великой любви с роковым финалом, или… Того, что дают, тебе слишком мало, слишком легко. Так запомнить мой телефон было несложно, наверное. Нам не быть, нет, ни примерной семьёй, ни красивой парой. Да, ты не худший любовник, но ни пожара, ни сумасшествия. Сердце не хочет ныть каждой открывшейся раной «к тебе, к тебе…», сердце, похоже, совсем ничего не хочет. Суше удары, размеренней и короче — крепкое стало, зараза, поди разбей… Так что не ври себе, мальчик, таков расклад: я ухожу, по привычке — невозвратимо. Жизнь мимолётна и в ней ключевое — «мимо», время без функции «перемотать назад».
Завтра наступит уверенно, как всегда, прямо в осколки вчерашнего разговора.
Дай тебе бог повториться не слишком скоро,
мне — на полуденный поезд не опоздать.