За губами смешливыми блажь разевает брешь:
И руками не тронь, и с ладоней ее не ешь.
Она носит стальную брошь и прохладный беж,
а глаза порождают дрожь, а глаза призывают: режь.

Веки — холод, язык — предрассветный стон.
Болен молод, болен и искушен —
Всяк ее почитатель одинаково ей смешон,
Но как глянет из-под — и будто бы воскрешен.

За глухими воротами дом сберегает дам:
Тонкой кости надлом, безутешность амурных драм —
Она носит под сердцем ком, она входит в безлюдный Храм,
И отчаянье платьем в пол истекает к худым ногам:

Одиночество — плоскость, матовое стекло,
И все, что подкожно в нее влекло
Вдруг сделалось блекло и далеко —
Так меркнет золото. Тускнет черненое серебро.

За губами смешались обида и беднота:
Боль — оскомина, маятник, немота
Все катается в ней от макушки до живота,
Но как только болезнь уйдет — в ней поселится пустота
И вот это страшно.