Ей было все в диковинку, в новинку:
Столица… Джаз… Меню, бармен, подвал…
Мы пили эль
На этой вечеринке, —
Она лишь пригубила свой бокал…
Оправив юбку и сомкнув колени,
С восторгом мой выслушивая бред,
Она шептала, —
«Гений… гений… гений…»
Я скромно улыбался, — «Лишь поэт…»
Вернувшись в третий раз из туалета,
Она сказала, охмелев слегка, —
«Я вижу в первый раз —
Живьем поэта!»
И не умолкла до закрытья кабака.
Она считала Бродского нетленным,
Я ж думал: а расстелена ль кровать?
И слушал, шаря
Взглядом по коленям,
Не зная, как рассказ ее прервать…
Когда я отпустил уже таксиста,
И был опустошенным мой буфет,
Узнал я, что
Не чтит она Капниста,
И сколь лиричен Афанасий Фет.
Услышав, что Ахматова — «матрона»,
Я ей соврал, что с Анною знаком…
Она умолкла!!!
Лишь тогда я в лоно
Её проник уверенным рывком…
Но только я достиг блаженства края,
В тот самый миг, издав тяжелый вдох, —
Она сказала, —
«Я всерьез считаю
Ахматову сильней Раисы Блох!»