Он с детства был ненормальный. Ходил, вечно всем улыбался. Причём, всем телом сразу. Вот вы умеете улыбаться всем собой? А он умел. Как-то так весь чуть боком, немного снизу и исподволь и заложив одну руку за спину, а другую приложив к щеке, смотрел в глаза и даже ещё глубже, прямо в мозг, вызывая неудобство своей дебильной искренностью и тупой беспомощностью.
Дворовое зверьё в нём души не чаяло. Коты и собаки ходили за ним одной стаей. Вот просто ходили, как намагниченные. Когда он садился на старый пень в углу скверика, живность рассаживались вокруг и не отрываясь пялилась ему в глаза.
Он сидел, что-то щебетал на своём, на птичьем. Домашние выстиранные собаки от благородных далматинов до глупых в бантиках карманных сучек сразу начинали проситься на улицу. Хозяева отпускали их без опасений, знали, что пока на пеньке ненормальный, их любимцы никуда от него не денутся. Домашние коты уходили сами в форточки. Детей выводили мамы и отпускали, дети бежали вприпрыжку и запихивали ему в карманы леденцы и мелочь. Он поднимал с земли камешки и дарил детям. Дети эти камешки дома совали под подушку и устраивали скандалы, если мама случайно выбросит камешек в мусор.
Соседского парнишку в армию провожали, так он и ему камешек в руку сунул. Забрили того в Афган, так его мать долго потом бегала, всё успокоиться не могла, что вот, мол — ненормальный несчастье в дом принёс и теперь её сыночку ой, как плохо!
Из всего отделения только он один и пришёл домой не в цинке.
Дом был старый, довоенный ещё, гнилой весь и искрил. Как-то в одну из праздничных ночей коротнуло что-то в первой квартире, а там четверо детей и родители беспробудные.
Когда кто-то наконец позвонил пожарным и они прилетели, размётывая покрышками клумбы, ненормальный выносил последнего малыша, замотанного в мокрую рубашку. Рубашку он с себя стянул и намочил в луже. На голой спине и руках, которыми он закрывал пацанёнка надувалась и лопалась кожа. Волос, бровей и ресниц уже не было, на бордовом с чёрным лице сияла улыбка в сто свечей.
Ожоги не совместимые с жизнью, хоронили в закрытом гробу.
С могилы камешки растащили ещё в первый год, остался только песочек мелкий, как речной. Вечно там коты и собаки сидят и слушают птичий щебет из-под земли.
Местные пьянчужки тоже там любят на лавочке расположиться и аккуратно тихонько квасить всё подряд. Говорят — что бы и в каких бы количествах не употребляли на ненормальной могиле, похмелья не бывает никогда…