Типичная питерская осенняя погодка. Ветрено, хмуро, неприятно. Укутавшись шарфиком так, что и переносицы не видно, точь-в-точь, как пятачок из всеми любимого советского мультфильма, шлепаю по серым лужам 2-го Муринского проспекта. В правой руке — мамина сумка. В левой руке — мокрый от плаксивого дождя зонт. В голове-твердое намерение как можно быстрее получить справку из злосчастной поликлиники номер 14… Да, из-за какого — то глупого недоразумения ей присвоили неверный номер. Ведь стоит вам только переступить порог сего заведения и попасть в регистратуру, как цифра 13 сразу всплывет у вас перед глазами.

Вот с таким отнюдь не жизнерадостным настроем я иду по улице нашего горда, который, кажется, как и я, находится сегодня в подавленном настроении. Постепенно перед моими глазами, словно величавый каменный гигант, вырастает огромное здание нашей районной поликлиники. Над центральным входом которой висит недавно приколоченная золотая горделивая табличка «Поликлиника номер 14».

Войдя в холл здания, я, к моему удивлению, обнаружила, что следы двухгодовалого ремонта наконец-то дали о себе знать: потолки и стены поменяли цвет, вообще стало намного чище и уютней, вот только напротив регистратуры, все так же, как и раньше, стоят в нескончаемых очередях-змейках больные. Сдав куртку в гардероб, я осторожно подхожу к этой змейке, состоящей из 7−8 активных бабулек, любящих занимать очередь во все 4 окошечка сразу, и одного рассеянного на вид беззубого дедулечки. Проходит 10 минут — змейка шипит, сердится.

Бабульки хором: «Какое безобразие!»

Дедулечка (соло): Это ве ни в каие вооота не езит.

Бабульки хором: Сколько можно ждать?!

Дедулечка (соло) Ну это совехено не езит ни в каие воота

Так проходит еще 10 минут, в течение которых я усердно пытаюсь вспомнить, в каком кабинете принимает мой врач-терапевт (благо я бываю у него не часто) с редким славянским именем Бхардвадж Амит Кумар…

Тем временем за окошечками регистратуры неторооплиииво из одного конца коридорчика в другой прохаживаются тетеньки-работницы, они нетороплиииииво ищут в железных шкафчиках карточки несчастных больных и также нетороплиииво возвращаются на свои места. Вообще все это зрелище чрезвычайно напоминает дефиле каких-нибудь престарелых моделей размера плюс.

Проходит еще 10 минут и … О Боги! Внезапно, сама того не подозревая, я оказываюсь первой у окошечка под номером 2. Не веря своему счастью, я впопыхах выкрикиваю заветное заклинание: «Талонприембхардваджамиткумар». Но тётенька-работница раздраженно закатывает глаза и делает предупредительный жест. У нее звонит телефон.

«Да! Ааале?! Да, женщина я вас слушаю, говорите. Талон к хирургу?! Только на следующей неделе. Что значит, вы не можете так долго ждать? У нас все ждут. Вы думаете вы одна такая? Ну и что, что 80 лет. У нас есть кому за 90 и за 100 и за 200 тоже, и все ждут»

Тут она вешает трубку и поднимает свой небесный взор на меня.

-Карточка?!!

- А карточка как раз у вас,-говорю я пытаясь изменить тон беседы на более дружелюбный

- Это в соседнее окошко. Здесь карточки не выдают, а только выписывают!- с отнюдь не дружелюбной гримасой на лице отвечает тётенька-работница.

Из-за этих душераздирающих слов сердце моё ушло в пятки, а пятки же в свою очередь прилипли к стелькам ботинок. На секунду мне показалось, что я падаю в черную пропасть.

-Девушка? вы оглохли? Соседнее окошко!

Я иду к первому окошку. Снова занимаю очередь. Проходят очередные 10 минут. «Да наша поликлиника кого хочешь, сделает терпеливым» мелькает у меня в голове.

Тут в окошечке под номером 4 доходит очередь и до бедного беззубого дедулечки:

-Здаастууйте.Мне надо каачку.

- Что? У вас кишечная палочка?!

— Не паачка, а каачка, каачка!

-Ах, вам нужна карточка? Ну так бы сразу и сказали. К кому?

-К энокиеноогу

-К офтальмологу?

-К энокиеноогу.

-Простите? К гастроинтерологу? Ммм… Диетологу? Может быть гинекологу. Ах да понимаю .Ну, тогда верно эндокринолог?

-Да!

-Сейчас посмотрю,… простите, но вашей карточки нет. Наверное, потерялась.

-Э?

-Нет твоей карточки, дед, понимаешь? Потерялась, говорю! Иди в соседнее окошко! Здесь карточки не выписывают, а только выдают.

Заслушавшись этим разговором, я и не заметила, как незаметно очередь дошла и до меня.

Тетенька — работница в первом окошке говорила так тихо, что я даже задумалась: «А не звезда ли она советского немого кино?» Ведь она подходила под актрису немого кино не только по голосовым данным, но также и по возрастным параметрам.

-К кому? — пролепетали губы тетеньки.

— К Бхардвадже Амите Кумару, — проговорила я без запинки эту хорошо уже за 30 минут зазубренную скороговорку.

-Полис ,-вновь прошептали губы.

-А Вот и полис! — бодро сказала я.

-А паспорт?

-Паспорт. Но ведь в полисе???

-Паааспорт! -Неожиданно проскрипел голос молчаливой тетеньки

И тут то я поняла, что вот, как раз паспорт я и не взяла. Какая досадная ошибка! Неужели мне придётся возвращаться домой за паспортом, но ведь тогда я верно не попаду к врачу! Мне правда казалась, что в век модернизации паспортные данные можно было посмотреть и по компьютеру. Получается, что вместо нано технологий у нас сплошные недо технологии какие-то? Но дабы не усугубить ситуацию и попыталась сдержать своё недовольство. И немного погодя тетенька, как позднее выяснилась совсем не молчаливая укоризненно заметила «Только в последний раз!» Написала мне какой-то квиточек и ласковым движением руки, словно намереваясь прибить толстого рыжего таракана с длинными усами, положила его передо мной.

Вы и поверить не можете, как легко и вместе с тем радостно стало у меня на душе. Я уже и думать забыла о все еще мучившем меня кашле, я слышала торжественный звук фанфар и видела летящие разноцветные конфетти. Довольная, а что там довольная, безмерно счастливая я направилась к лестнице второго этажа, ведущей в кабинет таинственного целителя с редким славянским именем Бхардвадж Амит Кумар.

До лестницы, как оказалось еще не дошли руки рабочих. Она была серая, грязная, обшарпанная. Казалось, точь-в-точь по такой лестнице, поднимался герой романа Достоевского, решившись убить старуху в регистратуре. То есть я хотела сказать: Казалось, точь-в-точь по такой же лестнице взбирался когда-то, герой романа Достоевского, решившись убить старуху-процентщицу

Стало опять неуютно и грустно. Взобравшись на последнюю ступеньку этой жалкой, забытой рабочими, лесенки, я подумала, что несмотря на все внешнее изменения, несмотря на новые кафельные полы в холле, новые персиковые стены и белые пластмассовые панели на них, ничего, по сути не поменялось. Люди здесь остались такими же несчастными, такими же ненужными и такими же заброшенными как эта старая серая лестница.