Доставай перочинный нож
и вскрывай же свое подреберье;
на разделочной досочке сердце свое распластай.
И вотри бертолетову соль,
и рассыпчатый черный перец,
так похожий на сажу горелых останков моста.

Мелко режь, чтоб финальный продукт был на славу поджарист;
аккуратно клади в дрессированный Вечный Огонь.
(В первый раз даже шеф-повара этих блюд облажались),
но не бойся, переворачивай и раздраконь

этот глупый кусок розоватого и сырого
человечьего мяса, умеющего стучать
на того, кто с тобой обошелся на редкость сурово —
(Ну, подумаешь, раз не ответил в контактовский чат).

Двадцать-тридцать минут, что длиной в одинокую осень,
будет более чем достаточно для еды.
Только «Разум» остался из книги прекрасной Джейн Остин,
а вторую часть — «Сердце» — дымящим снимаешь с плиты.

Хочешь, замаринуй и, наклеив на баночку ценник,
ты ходи с высоко запрокинутой головой.
Ты искал панацею? Это сердце и есть панацея.
Кто осмелится съесть его, будет навечно живой.

Знаешь, я это сердце уже подносила на блюде
и казалась таким сиротливым несчастным пажом.
А твое бы, наверное, съели голодные люди,
да вот ты не коснешься груди
перочинным ножом.