Ничего такого,
он просто спас однажды ее от холода,
От тактильного детского голода
и чего-то еще тревожного, нестерпимого.
Ведь не знал же никто, как ей трудно бывает зимами,
Как ей пусто бывает за сценой.
Он был сладким, тягучим, пущенным ей по венам —
Просто способом хоть что-то чувствовать, переменой
привычных сценариев, эдаким интермеццо —
Утренним молоком после прошлых специй.
Руками под кофтой его согреться.
Носами тереться.
Спеться.
Она улыбнулась, когда он сказал «ничего личного».
Ну не знать о нем, ну исключить его из программы.
Эти все звонки, шейные позвонки и ключи скрипичные…
Можно, допустим, съездить на месяц к маме,
Спрессовав всю тоску по нему до размеров спичечных.
Да, уехала, села в поезд — почти сбежала…
Ни звонков никаких полуночных, ни слез, ни жалоб —
В руках себя удержала.
Но с тех пор она всюду таскает его под ногтями,
В потайных карманах, меж строк и пропетых нот.
И не то чтоб она исходилась злыми страстями,
Ничего такого.
Просто он в ней живет.