Во дворе стоял телок —
Плюшевые ушки.
Я сказал: «Ну что, милок?»
Выйдя из избушки.

Шерсти красной бахрома,
Крепенький парниша.
Объяснил ему: «Зима
Наступает, Гриша».

Бык зевнул, сказал: «И чё?»
«Да ничё», — ему я.
Он лизнул моё плечо,
Словно бы целуя.

Покурил, ну, а засим
Сена дал: «Вот — пишша».
Бык ещё не видел зим.
Я вздохнул: «Эх, Гриша».

Языком стал сено мять,
Ноздри заблестели.
Хорошо — жить и не знать,
Что придут метели.

Чтобы дым шёл из трубы,
Расколол полено.
Бык: «Мне саечку купи,
Надоело сено».

Поканаю в магазин,
Застегнув фуфайку.
«Мне, — скажу, — мерзавчик, Зин,
А телёнку — сайку».

На её смотрю бока,
Ох и красотища!
Зинка: «Балуешь быка».
Я: «Зинуль, вот тыща».

Бабий тронул локоток.
В голенище — сдачу,
И туда же — в сапожок —
Бутылёчек спрячу.

Выйду, ёлки-палки, снег!
Мушек белых стайки.
Я, как богочеловек,
В беленькой фуфайке.

Выпучит бычок глаза.
Улыбнусь: «Как, Гриша?»
Он: «Дядь Вов, кака краса!
Просто едет крыша».

Белым быстро стал телок.
Расстегну фуфайку,
Обниму быка: «Милок,
Свежую на сайку».