«Когда мне исполнилось 5 лет, мама взяла меня за руку и повела к профессору Столярскому — знаменитому скрипичному педагогу. У него занимались Ойстрах, Борис Гольдштейн, Лиза Гилельс и другие. В Одессе была такая традиция: привести ребёнка к Столярскому, чтобы профессор определил, есть у него способности к музыке или нет. У Столярского я занимался две недели. А потом сказал: «Господин профессор, я больше у вас учиться играть на скрипке не хочу!» Он спрашивает: «Мальчик, тебе, может быть, не нравится, как я тебя учу?» — «Нет, — говорю, — мне всё нравится. Но я хочу играть не стоя, а сидя». Тогда он сказал: «Ну, мадам Фельцман, ведите его к Берте Рейнбальд. Она будет учить его играть на рояле, и он будет сидеть!»
«Когда мне было лет десять, в Одессу приехал Шостакович. Ему сказали: «Дмитрий Дмитриевич, у нас в городе есть один мальчик — Оскар. Совсем маленький, но он пишет свою музыку. Родители очень хотели бы, чтобы вы его послушали». А теперь слушайте, каким человеком был Шостакович. Он спросил: «А когда он разрешит к нему прийти, чтобы послушать его музыку?»
«Помните, по воскресеньям на советском радио шла передача «С добрым утром»? Так вот, как-то мне позвонили с этой передачи и сказали: «Оскар, мы вам сейчас передадим одну просьбу, но это — военная тайна! Послезавтра в СССР запустят искусственный спутник Земли. Мы хотим, чтобы этот спутник полетел вместе с песней. Можете написать такую песню?» Я ответил, что песню написать могу, но у меня слов нет. «Знаете, мы тут приняли на работу одного мальчика, и он говорит, что может написать стихи», — сказали мне. Не позже, чем через час-полтора, позвонил этот мальчик (им оказался ныне известный писатель Владимир Войнович) и продиктовал слова песни «На пыльных тропинках далёких планет». Я записал слова, часа через полтора песня была готова и полетела в космос вместе со спутником».
«В Одессе я был, когда праздновали 200-летие города. Там была смешная история. До войны я очень хорошо закончил школу Столярского — с занесением на «золотую доску». Мне сказали: «Твое имя на «золотой доске». Когда я приехал в Одессу, у меня в школе Столярского был авторский концерт. Я пришел и тихо-тихо говорю женщине, которая ходила по вестибюлю: «Скажите, вы не можете мне показать «золотую доску»? Мне очень нужно ее посмотреть». Она говорит: «Какую «золотую доску»? Я не знаю». Потом говорит: «Да, я вспомнила. Она на втором этаже, идемте, я вам покажу». Это было что-то типа стенной газеты, выдержавшей испытание времени. Там были старые, пожелтевшие, но замечательные фотографии. Я жутко заволновался, там была моя фотография, на этой «золотой доске», и я подумал: «Еще неизвестно, какая доска дороже: из чистого золота, или эта, прошедшая войну и висящая в школе Столярского».
«Как-то мы выступали с серией концертов в Израиле вместе с Никитой Богословским. Принимали меня прекрасно. Но вот Никита мне как-то говорит: «Слушай, Оскар. У нас авторские концерты, а ты абсолютно ничего не делаешь». Я говорю: «Как же, мы же вместе выступаем?» «Да, — говорит он, — но ты в концертах абсолютно ничего не делаешь». У меня как-то екнуло, и я говорю: «Ты расшифруй, как?» — «Ну, ты выходишь, садишься за рояль, играешь, они все время поют». А на следующем концерте он мне говорит: «Сегодня мне хор слушателей не так нравится. Вчера у них тембр был более мягким».
«Еще одна история в Израиле. Мы выступали по радио, одна женщина позвонила и говорит: «Оскар Борисович, пока вы выступаете по радио, я готовлю вам ленивые вареники, куда вам их привезти?»