Я ведь крылья просила, Ты слышал? Слышал…
Чтоб летать в тишине над бетонным адом,
Чтоб парить на закате всё выше, выше,
И тянуться за солнцем, и быть с ним рядом.
Да, я знала, оно обжигает крылья,
Я предчувствовала — это будет больно.
Но так сильно хотелось взлететь. Так сильно…
Так хотелось почувствовать ветер вольный.
Чтоб вокруг ни границ, ни преград — лишь небо,
Беззакатное небо: летать — как плавать.
Вслед за солнцем нырять, повинуясь слепо,
И однажды найти колдовскую заводь,
Где душа исцелилась бы и окрепла,
Ну, а крылья — для тела родными стали б…
Жаль, от крыльев осталась лишь горстка пепла,
Хоть казались они мне прочнее стали.
Я просила. Ты дал мне, вздохнув устало:
«Не доводит людей до добра упрямство.
Не твои. И родными тебе не станут,
Коль без них рождена, твой удел — мирянский.»
Ты всё знал… Только я не хотела слышать.
Заложила за крылья и жизнь, и веру,
Чтоб на миг оказаться сильней и выше.
И сгореть,
высоту безрассудством меря.