Тата говорила — ближе всех к небесам старики и дети. Старики потому, что им скоро уходить, а дети потому, что недавно пришли. Первые уже догадываются, а вторые еще не забыли, как они пахнут, небеса.

У сентября удивительная способность влюблять в себя постепенно. Пока ты переживаешь уход лета, пока свыкаешься с мыслью, что впереди долгие холода, сентябрь украшает кроны деревьев осенней проседью, приглушает и растушевывает свет, но делает ярче цвета: кадмий оранжевый и лимонный, охра светлая и золотистая, сиена жжёная — крапушкой, щадя, по самой кромке берёзового листа. Едва вынырнув из состояния уныния — лето ушло, ушло лето! — ты обнаруживаешь себя в утешающих объятиях сентября. Хорошо как, выдыхаешь ты, вновь возвращаясь в себя. «Обратно воротилися слова», — просторечит сентябрь. Не спрашивает — утверждает.

Тавушская зима рисует грифельным карандашом наброски: промозглый туман, инейные завитки на шушабандах, хмурый перевал, молчание птиц. Дым дровяных печей тянется тонкими струями ввысь, прокладывая дорогу к небесам. Ущелье Сов засыпало снегом по самые совиные ушки — не пройти не проехать. Тихо. Тихо.

Дед Григор обмотался кусачим шарфом, точь-в-точь как в детстве, когда мама кутала его перед выходом во двор. Ступает медленно, опираясь на палку, вертит шеей, будто кого-то высматривает.
Разухабисто…
… показать весь текст …