Как робко ты берёшь меня в ночи!
Как бережно…
Как бешено… как остро!
В прихожей наши сброшенные кроссы
запутались шнурками без причин.
И каждая деталь, и каждый штрих
сродни живому фетишу отныне —
твои часы, рубашки, голос, имя
и выкуренный «Chester» на двоих.
Незримый ток пронизывает сны —
настолько первобытный и могучий,
что мы руками жжём дверные ручки —
я с этой, ты с обратной стороны…
Лишь прикоснись — … и плавится металл…
Мы чувствуем друг друга сквозь преграду,
и жар испепеляющего взгляда
дверной проём терзает, как напалм.
А дальше льётся красное вино
на белый шёлк расстёгнутой рубахи.
Сбываются твои ночные страхи —
так сладко, так невинно, так грешно…
Затяжку сделай, …выйди на балкон,
щелчком включи вечерний шумный город —
пусть он звучит, как плеер лёгким фоном
с январскою метелью в унисон.
И призрачно мерцают огоньки
на волжской стороне левобережной.
А знаешь, и река бывает нежной,
лишь стоит пригубить её с руки…
С твоей руки я слизываю снег,
укрывший белизной речные склоны,
и чувствую, как властно катит волны
под сердцем величайшая из рек.
Но мир суров…
И снежный ураган
развеет дым погасшей сигареты.
Ты резко поперхнёшься дозой ветра
и с горечью прильнёшь к моим рукам.
Закашлявшись, тихонечко вздохнёшь…
А я прижмусь к груди твоей не слышно,
чтоб видя, как простуженно ты дышишь,
ладонями смирять озноб и дрожь.
Сомкну их возле талии кольцом,
скользя губами тёплыми вдоль шеи.
Послушай, а ведь реками болеют.
Позволь мне быть больной в конце концов
душой твоею, городом твоим,
Кремлём кирпичным, лёгкими мостами.
Пусть храмы золочёными крестами
сияют мне невидимо сквозь дым.
Забрезжит предрассветно горизонт,
в туман речной укутанный неслышно…
Позволь вдыхать мне терпкость зимней вишни
и бредить свежим запахом «Kenzo»
и вздрагивать испуганно в ночи,
когда качнётся столик прикроватный
и ты уронишь общие ключи
от города, от сердца, от привата…
Где каждый штрих — лишь фетиш по тебе —
от куртки до банальной занавески…
Как робко ты берёшь меня во тьме…
как нежно… как неистово…
…как резко!