Теперь каждый божий день перестал быть божьим,
поэзия нашей жизни теперь острей:
в костре,
в кирпичах,
в разбитых о время рожах,
в плечах —
все больше похожих на древко стрел.
Мы ружья —
на каждый выдох у нас патроны.
Любовь моя, как легко мы ими палим!
И наше с тобой супружье —
отчасти бойня,
отчасти, любовь моя, неисходимый лимб:
безвыходный, беспросветный и безотрадный.
Да боже!
Хотя бы сорви с себя все тряпье
и прямо на коже
рисуй самой красной помадой
все тысячи черных дыр, пробитых ружьем,
все тысячи звезд —
огоньков, по которым бил я,
все тысячи роз —
на последний земной венок.
Любовь моя, этот дом так воняет гнилью,
что нас не спасут ни наркотики, ни вино,
ни доктор с большими ласковыми руками,
в которых я мог бы спать и не видеть снов,
ни Бог — посмотри вокруг, он давно не с нами,
ни жалкие реплики истины прописной.
Постой…
Я когда-то пытался сбежать по встречной,
спешил все изжить, выгибая себя дугой.
Я больше не тороплюсь —
нас с тобой ждет вечность.
И эта вечность уже не станет другой.